Любопытно, что сто лет назад женщины составляли четверть русских авиаторов. Так, может, все еще впереди? Любовь Галанчикова однажды сказала: "Мы, воздушные странницы, самые смелые люди. Время как будто остановилось для нас. Вечность задевала нас своим крылом. И пусть до звезд еще далеко, но "вольный сын эфира" - аэроплан - поднимет воздухоплавательных Тамар высоко над землей".
ВЛЮБЛЁННАЯ В ПИТЕР
Панорама Дворцовой площади над водами Невы, сфинксы, ростральные колонны, - ее гравюры с видами Санкт-Петербурга давно признаны хрестоматийными. Но вряд ли многим знакомо имя автора - Анна Петровна Остроумова-Лебедева (1871-1955). Прекрасный акварелист и график, она снискала лавры лучшего российского художника-гравера первой половины двадцатого века. Более того, именно Остроумова-Лебедева столетие назад возродила в нашей стране гравюру, переведя ее из положения репродукционной техники в ранг самостоятельного искусства, и, как уверяют, первой в России занялась цветной ксилографией (гравюрой на дереве).
Невысокая женщина, с мягкими, словно бы неуверенными движениями и добрыми близорукими глазами, - так описывали художницу современники. Внешность, как водится, была во многом обманчива: для того, чтобы преуспеть в "неженском" искусстве гравюры, требовалась не только сильная, твердая рука, но также изрядная воля - равно в творчестве и в жизни. Добавьте к этому прямоту характера, искренность чувств, острую наблюдательность, и получите даму, весьма не похожую на первоначальный образ милой скромницы, который начал было складываться в воображении.
В детстве она не только любила рисовать - а кто не любит? - но и забавлялась, вырезая на ореховом полене узоры и буквы. Что еще важнее, дочка тайного советника Петра Ивановича Остроумова, имевшая полное право вырасти светской бездельницей, рано поняла, чего хочет от жизни, и принялась добиваться своего со свойственным ей упорством. Еще гимназисткой она занималась в вечерних классах при Центральном училище технического рисунка барона Штиглица - в советские времена это учебное заведение будет носить имя скульптора Веры Мухиной. Среди учителей юной Остроумовой был профессор Василий Васильевич Матэ, изумительный мастер репродукционной гравюры, известный офортами и черно-белыми ксилографиями с картин Александра Иванова, Ильи Репина, Василия Сурикова, а также портретами деятелей искусства и культуры. Матэ быстро рассмотрел в ученице нешуточный талант и уже тогда пророчил ей будущее выдающегося гравера.
Он преподавал не только в училище Штиглица, но и в академии художеств, куда в 1892 году поступила Остроумова, чем вовсе не обрадовала родителей. Противостоять целеустремленности дочери им было не по силам, но и тогда и позже в семье к ее увлечению искусством относились равнодушно, как к девичьей прихоти. Непонимание близких ранило, начинающая художница чувствовала себя отчаянно одинокой, но при этом оставалась любимым и балованным ребенком, которого могли отвезти в оперу, уложить на диванчик в отдельной ложе и потчевать специально заказанными яствами, дабы хоть чуточку излечить от бледности, усталости и худобы, вызванных чрезмерным усердием в занятиях.
Этот эпизод Анна Петровна описала в одном из трех томов своих "Автобиографических записок", благодаря которым в распоряжении искусствоведов и историков имеется уйма материала для цитирования. Вот как юная Остроумова выражала восторг от поступления в академию художеств: "Я в Петербурге, я в академии, я начинаю новую жизнь!" Короткая строчка из девичьего дневника дополнена воспоминанием, осмысленным с высоты прожитых лет: "Обширность здания, громадные классы... темные коридоры, винтовые лестницы, уходящие вверх и вниз... интересовали меня до крайности".
В числе ее наставников оказались такие видные мастера, как Константин Савицкий и Павел Чистяков, но она увлеклась импрессионистами, не хотела писать в академической манере и перешла в мастерскую к Репину, отчасти из восхищения его талантом, но больше потому, что там учились ее друзья - Константин Сомов и Филипп Малявин. Сложный характер нового педагога вызывал сильные и противоречивые эмоции: "Милый Репин! Я то люблю его, то ненавижу! Интересно его видеть, когда он работает. В блузе, лицо совсем меняется, ничего не видит, кроме натуры, чувствуется сила в нем, и вместе с тем он почему-то возбуждает во мне жалость".