Она мало занималась иллюстрированием, но не могла пройти мимо книг, посвященных городу на Неве. Еще в 1901 году создала иллюстрации к пушкинскому "Медному всаднику". В 1912 году ее гравюры появились в труде В.Я.Курбатова "Петербург", а позже, уже в 1920-м, украсили книгу Н.П.Анциферова "Душа Петербурга". Однако большая часть ее ксилографий и литографий объединены в самостоятельные альбомы.
Многие члены "Мира искусства" после 17-го года уехали за границу. Остроумова-Лебедева осталась в родном городе. Пусть менялись его имена, но парки, набережные, здания по большей части оставались на месте, а значит, у художницы, исповедовавшей искусство ради искусства, хватало дел, какой бы ни был на дворе режим... В 1918-22 годах она преподавала в Высшем институте фотографии и фототехники - отчасти потому что ощутила потребность поделиться накопленным опытом, но больше из банальной нужды, которую вместе с разрухой и ужасами красного террора принесла революция.
Химик Лебедев с его исследованиями по полимеризации непредельных углеводородов был ценен для новой власти. В 1926-28 годах он руководил разработкой способа промышленного получения синтетического каучука (стратегический материал!) и добился успеха, обогнав немцев, американцев и всех остальных. В 1932 году по его методу было налажено производство резины, что принесло Сергею Васильевичу звание академика АН СССР. Он умер шесть лет спустя видным деятелем науки, окруженный всеми почестями, наделенный всеми привилегиями, которые соответствовали его положению. Ореол избранности отчасти распространялся и на его вдову, которая сделала все для увековечивания памяти покойного мужа. Во всяком случае, Анне Петровне больше не нужно было искать средства к существованию.
Репрессии обошли ее стороной. От пожилой женщины не ждали портретов вождя народов и героев революции. Пожалуй, единственным компромиссом стала графическая серия "Новое строительство" - но это была еще одна черточка на лице города, который оставался главной ее любовью до конца дней. Годы блокады Остроумова-Лебедева провела в своей квартире на Нижегородской улице. Половина окна в плохо протопленной мастерской была заколочена фанерой, но художница, которой было уже за семьдесят, продолжала работать, вслед за ускользающим лучом осеннего солнца передвигая по столу очередную гравировальную доску, спасаясь в мире чистого искусства и спасая сам этот мир - для себя, для современников и для всех, кто придет следом. В 1944 году ксилографией "Вид на крепость ночью" она завершила финальный цикл, посвященный вечному и великому Петербургу, который продолжал жить и дышать внутри временного, преходящего Ленинграда.
Последние годы художницы были омрачены болезнями и надвигающейся слепотой, но по-своему счастливы. Гранд-дама отечественной печатной графики не осталась одна, не была забыта и брошена, как часто случалось да и ныне случается с людьми, которые испытали признание и всеобщую любовь в годы расцвета, а в старости и слабости были окружены лишь пустотой. Верный почитатель ее таланта московский гравер Николай Синицын не просто приезжал поговорить, выслушать критику собственного творчества и собрать материал для монографии - он помогал, чем мог. Хлопотал о присвоении ей звания академика при заново созданной Академии художеств, добился издания "Автобиографических записок".
Без ложной скромности художница писала: "Гравюра в России с конца XIX века пошла по новому пути и из ремесленной сделалась оригинальной, самодовлеющей гравюрой. Начало этому положила я". Кто посмеет сказать, что это преувеличение?
Анна Остроумова-Лебедева прожила долгую жизнь, и прожила так, как хотела - в искусстве. Творчество ее не устарело, потому что талант не может устареть, и еще потому, что красота города, которому она посвятила себя, в самом деле - вечна.
Конец