— Леонид Илларионович, — с готовностью привстал голубоглазый. — Доктор наук. Физик. Работаю в ЛГУ.
— Инна Петровна, журналист. Газета «Звезда Приморья»…
Но инженер, казалось, ничего не слышал, продолжал уничтожать и взглядом и словами свою подругу:
— А! Вспомнил! У меня сигареты кончились. Ну-ка в буфет! Купи!
Кошечка-конторщица, побледнев сильней Зои Михайловны, замерла, застыла, как в детской игре «замри». А потом рывком поднялась и пошла, деревянно выпрямившись, к буфетной стойке, а Павел Иванович, кликнув проходящего мимо официанта, заказал бутылку водки.
— Не люблю быть в долгу, — кивнул он на пустой графин физика.
— Простите, Павел Иванович, — болезненно морщась, но предельно учтиво сказал Арам Варпетович, — мы не знаем ваших отношений с вашей спутницей, и нам не надо их знать. Понимаете? Давайте будем уважать друг друга…
То ли шахтер и в самом деле не понял, то ли ломался, не желая никому уступать. Он захохотал:
— Доктор! Выпили еще мало, чтобы уважать-то! Вот еще бутылку, я и спрошу тебя: «Ты меня уважаешь?» Так у нас говорят!
В это время вернулась посланная за сигаретами и бросила перед своим повелителем пачку.
— То-то же, — удовлетворенно бормотнул он и взял пачку. А она мгновенным и ловким движением, в самом деле, как кошка лапой, — раз! раз! — отвесила ему звонко и сильно по одной и другой щеке. Даже голова его резко дернулась из стороны в сторону.
Мужчины за столом вскочили, женщины отшатнулись на своих стульях. К ним оборачивались за соседними столиками. Но Павел Иванович только сунул руки в карманы брюк.
— Так, да? — проговорил он не разжимая зубов, жутковато ощерившись. — Н-ну, пойдем… — Но не двигался, а все смотрел в лицо своей кошечки неподвижными расширившимися глазами. Больше он, наверное, ничего не видел. Только это лицо, побледневшее, осунувшееся, напряженное. Исчезла мордочка провинциальной киски, заносчивой и мелко-вредной. Явилось лицо оскорбленной и гневной женщины. — Н-ну, пойдем, — повторил инженер. И они пошли, обойдя стол каждый со своей стороны, но, сойдясь на ковровой дорожке, ведущей к выходу, пошли рядом, дружно. Однако с полдороги инженер вернулся и молча положил на стол четвертную бумажку. Ни на кого не глянув, ушел, широко шагая.
За столом какое-то время ошеломленно молчали, не решаясь даже взглянуть друг на друга. Было стыдно.
— Товарищи, товарищи, — заговорила первой журналистка, картавя от волнения, — надо пойти к ним… Он же убьет ее… Он может. Что там у них теперь…
Но никто не шевельнулся, и она решительно вскочила, грохнув стулом.
— Э-э, сидите-ка, — взял ее за руку физик. — Там сейчас ничего не происходит… Ничего, кроме яростной и прекрасной любви… Насколько я разбираюсь в ситуации… И в людях… Девочка сильней этого неврастеника. И, видимо, любит. Не волнуйтесь же. Давайте наконец ужинать.
— Но он такой злой… — Инна Петровна передернула ознобно плечами. — Как он мог при людях… И так отвратительно… Как можно такого любить…
— Э, голубушка. Таких и любят. Разудалых дебоширов. Слабые женщины. — Леонид Илларионович уже принялся за жаркое и говорил отрывисто, с ощутимыми толчками. Это придавало его словам особый вес.
— То она у вас сильная! То она у вас слабая! — нервно воскликнула Инна Петровна.
— Ну-ну-ну! Вы же учили марксизм. Уж Марксову исповедь наверняка читали: в слабости-то и сила… — Физик, усмехаясь, поглядывал на Инну. — А к тому же наш герой — какой красавец! Григорий Мелехов, да и только! И красавец, и ломака. Самое то, как говорят мои студенты.
— Ой, да при чем тут красота, — досадливо отмахнулась от него журналистка.
Махнула ладошкой перед своим лицом, будто муху или комара отгоняла в его сторону.
— Да полно, Инна Петровна! Вы лучше меня знаете при чем. Вот и Зоя Михайловна подтвердит. Правда же, Зоя Михайловна?
А Зоя-то Михайловна… Сидит бледнешенька, брови сведены, глаза вниз, губы сжаты до голубизны. Правой рукой стискивает пустую рюмку, а левой правую обхватила у запястья, словно боится, что разожмется рука и выпустит рюмку.
— Говорите, говорите, — промолвила она странно изменившимся голосом — слабым, севшим, чуть хриплым. — Мне интересно… Слушать вас интересно.
— Нет, вы сама что думаете?
— Не могу я ничего думать… Я слушаю…
— Ка-а-ак же это не ду-у-мать! — растягивая слова, добродушно-барственно воскликнул физик. — Вот Арам Варпетович как специалист по высшей нервной деятельности скажет…