Вдруг вернулся официант с большим расписным фаянсовым чайником, прикрытым чистейшей салфеткой, и такими же расписными чашками. В чайнике оказался прекрасный, крепкий и ароматный чай.
— Это мы себе к концу смены завариваем, — объяснил он онемевшим от неожиданного дара гостям, — до конца еще время есть. Успеется и новый чайник. Кушайте на здоровье!
— Ну, нет слов! — развел руками физик. — Наша наука пасует перед вашей… — И, склонив голову перед доктором, сложил ладони в благодарственном жесте…
А доктор нахмурился:
— Ну, если это становится наукой, плохи наши дела.
— Ой, все-таки вы хоть немножко, но владеете гипнозом! — воскликнула журналистка и заблестела глазами.
Тут уж доктор рассмеялся негромко.
— Да-а, — покачал он головой, — если считать гипнозом немножко дружелюбия к нашим забываемым участникам ужина. — И он показал глазами в сторону официанта.
Видно, его все же растрогала признательность сотрапезников, так что он даже допустил ошибку в своем правильном русском языке. Но и ошибка оказалась кстати.
И тут заговорила Зоя Михайловна:
— Арам Варпетович, скажите… — она запнулась, глядя на доктора умоляющими глазами, — только очень, очень честно… Мне это важно…
Доктор серьезно кивнул ей:
— Слушаю вас…
— Вот, — продолжила она, — скажите мне… — И вдруг оборвала себя и даже зажмурилась, торопливо говоря: — Ой, нет, нет, нет! Простите меня… Не могу… Не могу выговорить… Уж извините, это я так, расслабилась немножко. — И нервно, знобко засмеялась. — Не думайте… Я — так…
— Вот что, Зоя Михайловна, — сказал доктор. — Я для вас как доктор, слава богу, не нужен. Нужен для вас хороший невропатолог. Думаю, в вашем городе найдется такой. Но если случайно попадете в мой город — у вас адрес есть, — я вас познакомлю с моим другом. Он хороший доктор по нервным заболеваниям.
— Спасибо… — Зоя Михайловна встала, будто только этих слов доктора и ждала, чтобы уйти. — Спасибо… — И она поклонилась всем.
— Зоя Михайловна, подождите, я с вами! — заторопилась вдруг и журналистка.
— Умница, Инна Петровна. — Доктор легонько дотронулся до ее пальцев. — Завтра в это же время приходите ужинать, — пригласил он. — Я уезжаю послезавтра.
Когда женщины ушли, доктор сказал:
— Зое Михайловне крайне не повезло с нашим столиком. Эта пара разбалансировала ее вдрызг. Вы не заметили: с первых же слов этого вашего Мелехова у нее начался истерический приступ. Безмолвная истерика. А ведь сильный характер. Явно сильный.
— Но, как я теперь понимаю, вы были на страже, контролировали ситуацию, — заметил физик. — И меня вовремя одернули с моими… хм… высказываниями.
— Что ж, этот молодец всех нас как-то… встревожил…
Физик молчал, постукивая пальцами по краю стола, хмурился. Потом вдруг улыбнулся:
— Не везет мне в этой командировке. Старею, что ли… Как-то все бесцветно… Женщин имею в виду. Увидел Зою Михайловну, почувствовал было волнение даже, предчувствие неординарности. Явное, явное! И вот вам, — он развел руками, — и впрямь неординарность, да с другого бока.
— Да, — как-то вяло протянул доктор, — разные они — женщины. — Ему явно не хотелось продолжать разговор — Пойдемте по домам…
Женщины тем временем поднялись в номер Зои Михайловны.
Захлопнув за собою дверь, она тут же, в прихожей, схватила за руку гостью и, крепко стиснув ее обеими ладонями, заговорила:
— Теперь я вас спрошу… Что хотела у доктора спросить… Как вы думаете: он тоже любит такую любовь, как этот ученый? Чтобы насилие? А? — И пока говорила, тревожно всматривалась в глаза Инны Петровны, взгляд ее метался челноком, засматривая то в один зрачок журналистки, то в другой, словно она не могла никак сосредоточиться или решить, который из глаз собеседницы ей ответит правдивей и честней. Инна невольно отступила от приближенного к ней болезненно встревоженного лица.
— Да бог с вами! Никогда — воскликнула не задумываясь. — Видно же! Да и вы бы не спросили, если б сомневались! Так ведь?
— Ну, — неуверенно согласилась та, опустив глаза. Но снова вскинулась: — А тот? Ученый? Разве подумаешь? Он-то?
— Да и он не такой! — Инна Петровна вдруг рассмеялась. — Может, и хотел бы… Умствование это у него одно, и все тут… Может, и хотел бы, — повторила серьезнее, — да воспитанием подпорчен.
— У меня, знаете, в глазах темнеет, когда подумаю, что и доктор… Такой… Он для меня как спасение… Вот как круг спасательный. Чтобы совсем не утонуть… Продержаться… — Зоя Михайловна уже не говорила, а шептала, и, видимо, не собеседнице, а самой себе.