И Алеша довольно и тоже смущенно улыбался, отворачивался, увидев, как отец берет в ладони голову матери, заглядывая близко ей в глаза, и восклицает с непонятным для Алеши восторгом: «А-а-а? Тонь, а?!» А мама смеется и упирается в грудь отца локтями, так как руки ее перемазаны в мокрой земле.
И пролетала минута… На какое-то время окрашивала их жизнь доверием друг к другу, соединяла, грела…
Последнее время, перед уходом Алешиным на службу да и после его отъезда, — а взяли его во флот, куда ж еще такого молодца! — спокойно стало у Моржовых. Антон даже на Алешиных проводах держался:
— Не-е! Мне теперь нельзя! — объяснял он гостям уже захмелев. — Сын у меня — крас-но-фло-тец! Я должен ему пример подавать!
Тоня прятала улыбку: ах ты господи! Пример! Алешка этого вина и к губам не подносил…
Но и правда, время шло уже и без Алеши, а Антон держался.
Тоня чувствовала, что в ней вроде стал ослабевать, распускаться помалу узел, туго стянутый где-то в середке груди, под ложечкой. Этот узел словно бы не позволял ей расслабиться, забыть, что вот-вот кончится ее мирное время. Когда он в ней завязался, она и не помнила; похоже, всегда жила с этой скрученной, стиснутой пружиной…
А тут вдруг будто дышать стало свободнее… Да и то: неужели не хватит Антону? Свое-то, наверное, с лихвой выпил… Да и усадьба, даже усмехалась она про себя, отстроена и расширена — дальше некуда… Разве каменные хоромы ставить…
Может, еще и постояльцы усыпили ее бдительность. Второе лето жили у них и пришлись по душе Тоне. Антону — само собой. Он уважал людей образованных, культурных. Любил поговорить с дедом, в прошлом — ученым агрономом.
Вечером все собирались на веранде за столом как одна семья. Самовар сипит. Ягоды в фаянсовой миске, молоко в кринке, хлебушек, колбаска, огурчики только что с грядки, еще с матовым налетом между пупырышками.
Как хорошо, думала Тоня, когда большая семья… Примеривалась, что и у них такая же будет, когда женится Алеша и народит им внуков. За столом кроме деда и его жены сидели еще их дочь, детский врач, с полуторагодовалой дочуркой Олюшкой, и Витька, пацаненок лет девяти, внук дедов от второй дочери.
Как хорошо, думала Тоня, когда детки, когда их много… Когда все вместе… Вон Витька — звонком звенит, рассказывает, как он сегодня язя заудил, здорового! Во!! Да сорвался язь, ушел!
Доверилась Тоня спокойной, ладной жизни. На внуков постояльцевых насмотрелась. Разнежилась. Одним словом, забеременела. Точно как после первого Антонова загула. Стыдно сказать: на сорок-то третьем году. Жизнь прожила — этих абортов не знала. А тут пришлось. При взрослых детях казалось ей неловко с животом ходить. И Антон не возражал.
После Октябрьской ушла она в больницу. Мужу оставила доверенность на зарплату. Спокойно пошла. Не думала, что задержится дольше трех дней. А после операции вдруг затемпературила, оказалось — простуда. К тому времени она уже на кирпичном работала, с непривычки часто простужалась. Так и в этот раз.
Не выписывают Тоню из больницы. Тут все и рухнуло. Слаб мужик. Остался один в дому при всех деньгах и пошел гореть синим пламенем.
В воскресенье Тоня ждала мужа, а пришла подруга по прежней работе на ткацкой фабрике, сменщица. Она и рассказала в подробностях и с жаром, как позорится Антон. Пьет. И с каждым днем тяжелее. Вчера в лежку валялся возле фабрики. Догадались его мужики в ближний дом перенести к приятелю Антонову же. А он там очухался и пошел все громить. Столько всего побил, это ужас! Сервант с хрусталем опрокинул и растоптал, трюмо разнес, убить всех грозил, пока его мужики не связали. Ну, вызвали со станции милицию, они его и увезли в город. Наверное, в вытрезвитель.
— Ну а что было делать, Тоня? — заключила подруга, видя, как меняется на глазах лицо Антонины. — Страшно… Мало чего в дурную голову ему придет… У вас деньги-то есть? — спросила, думая, что Тоня переживает за разбитое Антоном, понятно, платить придется…
— Есть, — кивнула Тоня. — Копили для Алеши. Как он из армии придет… Одеть надо бы. Вырастет ведь. Да и учиться он хотел… А может, женится сразу… — сказала и застыла взглядом. А под глазами зримо наливались тенями, углублялись впадины, да и все лицо темнело.
— Ну чего уж ты так, Тонь! — позвала подруга. — Али впервой?.. Тебя нет, вот он и расходился. Кто же его без тебя угомонит. Не переживай! Рассчитаетесь! Антон пускай покалымит… Долго ль ему… Кабы он деньги брал за работу, вы б как куркули жили… Вот пускай свой принцип на время отложит.