И Зоя Петровна от смеха бессильно припала к коленям. Пассажиры, сидящие перед нами, заозирались…
— Макар, — говорю, — положи на стол вилку-то с ножом! А то ведь не накормят нас… Разбегутся все со страху…»…А нас сразу признавали, что мы — русские, — добавила она, и я подумала, что это в связи со своеобразными манерами каменщика из Тулы. Но продолжение было неожиданным:
— Наши все такие чистые, подтянутые, аккуратные… Итальянцы — они ведь грязные… Ну да. Волосы вечно засаленные. Сами нечесаные по улицам ходят… Одеты кое-как… Не чисто… Висит вечно одно из-под другого… Такие подраспущенные все же… Недаром этот свой секс без ума обожают.
VI
ПЕТРОВА И СТРИПТИЗ
— А я этот их секс видеть не могу. В гостинице выйдешь в холл — телевизор как печка… Да цветной. Красота. Этих каналов у них — семнадцать. Всё частные. Государственных — три или четыре. Смотри — не хочу. Ну, включит кто из наших — господи, от и до! Мне стыдно: тут же мужчины рядом! Нет! Ухожу к себе…
Но на голый натуральный стриптиз один раз пошла. Все наши ходили. Надо ж посмотреть самой, что такое.
Вроде как кафе. Столики, маленькая сцена, то ли эстрада… Музыка. Вышла такая мулатка. Смуглая. Тело — ну прелесть. Точеная вся. Сначала, правда, одетая вышла. В синей просторной блузе, красивая блуза, вся так и струится. Стала танцевать — скинула ее. Тут, — Зоя Петровна показала себе на грудь, — сразу голая. А там, — кивнула вниз, — лепесточек кружевной. Вот такой… — И указательными пальцами она обрисовала в воздухе некую фестончатую розетку. — Ну потанцевала так немного и его содрала. И легла — ж…ой вбок… Тьфу…
«Нет, — говорю своим, — я пошла… Пойдем, Варенцова!»
И мы с Надькой ушли. Надька Варенцова — хорошая девчонка, тоже маляр, только из Калуги. В Италии мы с ней дружили. Тоже любила посмеяться.
Ну с тех пор, как наши идут куда-нибудь, нам заявляют: «А вы, Петрова с Варенцовой, дома сидите. Вас мы не берем: вы на стриптиз не ходите!»
Да, мы там свободно везде ходили. Не боялись. Ну, однако, нас там не любят… Плюются… Мы с первых же шагов почувствовали. Только в Риме приземлились, пошли на аэровокзале попить к киоску. Этот, с водой, как понял, кто мы, заорал по-немецки: «Швайне! Руссише швайне!» Я по-немецки сколько-то понимаю, из школы еще помню, говорю нашим: «Ну его. Бешеный какой-то… Пойдем к другому…»
— Так, может, то был не итальянец, — предположила я, — а немец.
Зоя не очень уверенно согласилась:
— А может, и так… — И оживилась вдруг: — Правда, правда! Тот итальянец, у которого я очки торговала, совсем другой!
VII
КАК ПЕТРОВА ОЧКИ ПОКУПАЛА
— Загляденье очки — в тонкой оправе. Я надела — такая дама… Я там ходила всегда прибранная, подкрашенная, в причесочке. Сама, конечно, взбодрила: феном, расческой. Не в парикмахерской. Но хорошо получалось. Да, так вот очки. Смотрюсь в зеркальце, спрашиваю:
«Сколько?»
Продавец пишет на бумажке — 12 тысяч лир.
Я головой мотаю: не могу, мол!
Тогда он пишет: И тысяч.
Трясу головой: нет, мол, и нет!
Он пишет: 10 тысяч.
Развожу руками: не могу, мол, очень сожалею!
Но очки не снимаю!
Дошли мы с ним так, в очках, до восьми тысяч…
Тут я вздыхаю и снимаю очки. Кладу их на прилавок. Он посмотрел так печально и спрашивает, откуда, мол, синьора?
Говорю: «Россия»… И…
И тут он из-за прилавка ка-ак выбежит!
Я испугаться не успела — он ко мне на шею бросается: «Мо́ска! Мо́ска! — причитает. — Коммунист!»
Оказалось, он сам коммунист!
И Зоя Петровна замолчала, издали улыбаясь своему очечнику — коммунисту…
Пришлось мне ей напомнить про очки…
— А! Отдал за четыре тысячи. На наши деньги, считай, задарма. Моя Наташка сейчас в них красуется.
— Неужели дочке отдали такую память?
— Конечно. Мне в них куда ходить? Покрасовалась в Италии — хватит. А дочь у меня — красотка… Куда… Вот бы ее увидел тот итальянец…
— Коммунист, что ли?
Зоя рассмеялась:
— Нет! Тот был сильно пожилой, седой весь, как одуванчик.
VIII
КАК В ПЕТРОВУ ВЛЮБИЛСЯ ИТАЛЬЯНЕЦ
— Мы по магазину ходили. Большой, государственный. Таких в Риме, чтоб был не частный, раз-два и — обчелся.
Замечаю я, за мной все время идет один… Я туда — он за мной. Я сюда — он тут как тут. И так смотрит-смотрит мне в лицо. Пристально. Чего, думаю, смотрит… Зову Надьку Варенцову: «Надь, глянь-ка мне на рожу… Чего там у меня?» «Ничего, — говорит. — Что это с тобой?» Показываю ей: «Вон видишь этого? Так и глядит. Уж вот на пятый этаж за мной притащился… Может, провокация какая? Нас же предупреждали…»