Выходил на крыльцо Дедушка, садился там, а Питкин уж тут как тут.
— Ну что, Питкин? Как дела? — спрашивал Дедушка. — Где ты сегодня был? Чем занимался? Кого видел? Не ел ли ты сегодня вредных гусениц? Не пугал ли тебя противный кот-охотник?
Дедушка разговаривал с ним, а сам иногда поглаживал его по крутой шее, по атласной спине. Питкин поглядывал на Дедушку своим ставшим ярко-оранжевым глазом, всем видом выражая доверие и удовольствие. Он не убегал, не шарахался от Дедушкиной руки, иной раз еще и поклевывал ее мелкими поощряющими клевками. Клюв стал у Питкина твердым и крепким, с круто загнутым острым кончиком верхней половины, но никогда и никому не причинял он боли этим грозным клювом.
Гости, приходившие на дачу к Кису, Хозяйке, Деду с Бабушкой или к Гете с Дядей и не знавшие вежливости Питкина, начинали кричать, когда Питкин шел к ним поздороваться: «Уберите петуха! Он клеваний!» («Клеваний», — говорили, разумеется, гости Киса. Другие, взрослые, немного иными словами объясняли свой испуг.) И не всегда можно было убедить их, что Питкин, может, даже еще и не петух, что он подошел просто познакомиться; а то, что он принялся поклевывать на ком-то край платья или брюки, так это выражение особо доброго его расположения.
Однако страх этих людей можно понять: они привыкли, что петухи и вообще всякие куры сами боятся людей и никогда не подойдут просто так. А уж если подходят, если не боятся, значит, у них коварные намерения: хотят напасть и больно ущипнуть своим твердым и острым клювом. А Питкин и в самом деле вдруг вытягивал переливчато-белую шею и… «Он клюется!» — вопил перепуганный гость. И невдомек гостю, что Питкин не знает страха перед людьми, а значит, у него нет зла на них. Это хорошо понимали лишь старые люди да малые дети, неученые дошкольники.
По аллейке мимо дачи Хозяйки и Киса любила прогуливаться одна старушка. Увидев однажды, что белоснежная птица с красным гребнем смело выходит к ней из кустов, сразу поняла, что Питкин не злой. И заговорила с ним:
— Откуда у нас такой красавец? Такая белая птица? Ну, подойди, подойди ко мне, петушок! (Старушка почему-то сразу признала в Питкине петуха.)
И Питкин, запрокинув голову, слушал ласковые речи старушки.
Скоро он научился распознавать ее шаги и непременно выходил к ней, когда она гуляла. А иной раз, когда Питкина долго не было, она звала его, как человека: «Выйди ко мне, Питкин!» И наверное, чувствовала себя девочкой из волшебной сказки, когда на ее зов из зеленой листвы появлялась белая птица с алой королевской короной на голове. Старушка никогда не приманивала Питкина, не угощала его, просто разговаривала с ним. Не за угощением, не за приманкой шел Питкин, а просто поговорить! Побеседовать!
А это, согласитесь, делают только люди. Конечно, сам он ничего не мог сказать. Только иногда выпевал в ответ: «Ко-о-о, ко-коко-ко-оо…» Или начинал суетиться, оглядываться, рыть землю ногами и вглядываться в разрытое: нет ли зернышка или червячка, чтобы угостить старушку. Наверное, ему чисто по-человечески хотелось угостить доброго собеседника! А делал это он чисто по-куриному!
Куриные инстинкты не изменяли Питкину. И каждый следующий появлялся в свое время. Еще до того, как у него отросли шелковые, струистые перья петушиного хвоста, он проявил бойцовский петушиный характер. Как-то Кис, сидя на крылечке, протянул к Питкину ногу, приглашая его взлететь на нее, как на насест. А Питкин, который это охотно делал раньше, вдруг уставился на ступню Киса взглядом, не сулящим ничего доброго. Кис был обут в белые с красным кантом кеды. Питкин пошевелил ногой, и вдруг перья на шее Питкина стали дыбом! Он вытянул вперед голову, приподнял крылья: он принял боевую позу атакующего петуха. Вот он отскочил упруго, как мяч, и кинулся на белый с красным кед! Он атаковал его по всем правилам петушиного боя: подпрыгивал и, выставив вперед ноги, бил пятками, на которых еще не было шпор. Он отступал и, нервно поклевывая вокруг себя землю, обманывал бдительность «врага», чтобы, улучив момент, ударить его грудью и углами приподнятых крыльев!
Так Питкин выбрал себе во враги белые с красным кеды. Других врагов у него не было. Киса он любил по-прежнему, видимо не считая белые кеды его родней или союзником.
Питкин долго не пел. Еще и потому сомневались, петух ли он. Обычно молодые петушки начинают рано пробовать голос, будучи на вид совсем щуплыми подростками. А Питкин выглядел молодцом, но ни разу не пробовал кукарекать. В общем-то, его можно было понять. Ведь он жил в таком дачном поселке, где люди проводят только летние месяцы и потому с ними приезжают лишь кошки да собаки. В поселке не было ни петушка, ни курочки. Питкин за всю свою жизнь не слышал пения петуха. Вот и подумайте, как петь, если ни разу не слышал песни, не видел, как это делается?