Конечно же, одна из ролей предназначалась и Высоцкому. Но он был чрезмерно занят — заканчивались съемки «Интервенции» и «Коротких встреч», начинались «Служили два товарища». Из Одессы в Крым он мог вырываться лишь время от времени…
Зато когда он появлялся, начинался праздник. Всевозможных приключений, как и ожидалось, хватало с головой. В одном из них именно Жанна Прохоренко и Инна Гулая выручили загулявших друзей. Когда после незадавшегося пикника компания возвращалась в город, машину тормознули бдительные гаишники — уж больно резво мчались ребята по горным дорогам. Естественно, претензии у них возникли не только к скорости, но и к состоянию водителя и его пассажиров. «Ну как вот ей, — горестно восклицал Кочарян, указывая рукою на Прохоренко, — после всего этого перед камерой стоять и красиво выглядеть?!.» В жалобный хор вплелся и нежный голосок Жанны: «Это я во всем виновата! У меня сегодня день рождения, я их всех пригласила. Я их уговаривала не ехать на эту дачу, но уж больно ее хозяева настаивали. А потом они меня не хотели одну ночью отпускать…» И вот уж слезы на ее глазах без всякой режиссерской команды начали наворачиваться, что из-за нее у таких уважаемых людей могут быть неприятности… А Инна и вовсе рыдала.
В общем, командир патруля самолично поехал их провожать. А багажник полон сухим вином. Дорога оказалась нелегкой, с частыми остановками — то и дело возникала необходимость просушить горло. Милицейский капитан, растрогавшись, даже начал украинские стихи девушкам наизусть читать. Потом выпили еще, признались в любви к самому главному из всех видов искусства и к киноактрисам, в частности, и разошлись с миром…
Но легкое и безмятежное время «оттепели» 1960-х, легких житейских и экранных успехов быстро миновало. И юных, красивых, удачливых, но уже взрослеющих женщин стал преследовать злой рок.
После ряда творческих и душевных срывов в 1974 году трагически погиб муж Инны Гулая, талантливейший сценарист Геннадий Шпаликов, повесившись на собственном красном шарфе в чьей-то пустой даче в Переделкино. Потеряв любимого, Инна сама едва не наложила на себя руки. Но, слава богу, вовремя спохватилась, осознав, что не имеет на это права: на кого было оставить крошечную дочь?!.
«Однажды, уже через много лет, — с тоской вспоминал Иван Сергеевич Бортник, — у меня раздался звонок — Инка. Встретились, стали поддерживать отношения. А потом начались мучения. Она могла позвонить в четыре утра: «Ваня, мне скучно, приезжай». Какие-то завихрения у нее в голове начались: ей казалось, что Дашка, дочь ее, хочет то ли отравить, то ли зарезать ее. Я ей говорил: «Инна, ты что, идиотка?!» — «Да что идиотка, — отвечала она, — она мне все время в ванной бритву подкладывает». Это все невостребованность. Инна же тогда совсем не снималась. Все ждала: вот-вот позвонят… А потом она же видела этот качающийся труп… — не для женской психики. Она начала пить. А незадолго до того, как отравилась, сказал мне: «Я собираю таблетки. Если ты скажешь моей матери, я тебя прокляну». Ну я-то думал, что это бред сумасшедшего. Точно так же, как лезвие, которое якобы Дашка подкладывает. Говорил ей: «Инна, опомнись, что ты говоришь глупости?!» А глупость вот чем обернулась. Реальной смертью…»[69]
В мае 1990 года Инна Иосифовна все же ушла из жизни. По одной из версий следствия, причиной смерти стала передозировка снотворного[70].
«Я любил и женщин и проказы…»
А они любили его. Я имею в виду женщин.
Это подтверждал неутомимый летописец Павел Леонидов: «У Володи за жизнь его было множество женщин. Он их любил, и они любили его…»[71]
Сам Владимир Высоцкий на эту тему никогда не распространялся. И даже наоборот — стремился закрыть фривольный разговор сразу, щадя чувства возлюбленных и гася возможные поводы для ревности. Например, в письме из заснеженного весеннего Свердловска он писал Людмиле Абрамовой: «Завтра — 8 марта… Очень он (праздник — Ю.С.) солидарный и охватывает всех баб на земле. А среди них не так уж много стоящих…»[72]
Сосед Высоцкого по школьной парте, будущий автор «Бабьего лета» Игорь Кохановский, не раз искренне сокрушался: «Володя был в центре внимания, все девушки — его! У меня, конечно, белая зависть…»[73]