Позже Вегин, вспоминая о той поре в автобиографическом романе «Опрокинутый Олимп», с нескрываемым восторгом рассказывая, как они, группа молодых, модных, вечно голодных поэтов и художников (Эрнст Неизвестный, Борис Жутовский, Юло Соостер, Юра Соболев, Янкилевский, Юрий Визбор, Юлий Ким — что ни имя — то ныне легенда!), вместе с журналистом газеты «Неделя» В. Шацковым были приглашены молодыми физиками в столицу ядерщиков — Дубну. Кто с картинами, кто — со стихами и песнями, кто — с прелестными подругами. С последними были Игорь Кохановский и, естественно, наш герой — Владимир Высоцкий. Перед поездкой Вегин горячо убеждал ребят: «И Понтекорво будет, и все остальные засекреченные! Дают два автобуса, гостиницу и жратву на два дня…» Поехали? Поехали!
После выступлений и теплых встреч всей компанией они лениво валялись на берегу неширокой тут Волги, купались, балагурили. Высоцкий и Гарик с диким ором и плеском топили в волжских волнах привезенных подружек. «Девки визжат, но им это жутко нравится…»[106]
Даром, что ли, кумир молодежи тех лет Василий Аксенов один из самых лучших своих рассказов так и назвал — «Жаль, что вас не было с нами…»?
Действительно, жаль.
Приключения Высоцкого преследовали по пятам. Или он сам их создавал? Взять хотя бы нелепую историю, которая случилась с Владимиром примерно в то же время и спустя десяток лет словно воплотилась в знаменитом рязановском фильме «Ирония судьбы». С некоторыми, правда, отклонениями от киносюжета. Но это уже детали.
Очарованный актрисами театра миниатюр Тамарой Витченко и ее подругой Рысиной, некий «морской волк» Илья, тогдашний начальник Калининградского порта, летом 64-го года оказывается в Москве. Естественно, находит одну из своих симпатий. Тамара приглашает Илью к себе домой. Как водится, посидели, выпили. «Где-то поздно ночью звонок, приходит парень… Мы сидим, выпиваем втроем, — вспоминал Илья. — Три часа ночи. Кто-то должен уйти. Мы ждем, кто это сделает. Она не провожает, не выгоняет никого… нам весело… но мы ждем друг от друга, кто уйдет. В конце концов, мы уходим вместе… Прощаемся, берем такси. Он уезжает в одну сторону, я — в противоположную. Через пять минут к ее подъезду подъезжают одновременно два такси. Выходит этот парень, выхожу я… Мы рассмеялись и опять поднимаемся вместе. И до 12 дня выпиваем. Этот парень был Володя Высоцкий… Он и тогда был с гитарой и пел…»
К этим воспоминаниям Валерий Золотухин добавляет: «Я помню Тамару Витченко — в нее был влюблен весь факультет музкомедии ГИТИСа, а может быть, и весь институт. Она была недосягаема, старше… и только сладко улыбалась и разрешала себя любить и восхищаться ею»[107]. Добавлю, что Тамара сыграла определенную роль в трудоустройстве Высоцкого в Театр миниатюр Полякова, и потом, зимой 1962 года, гастролировала вместе с будущим «шансонье всея Руси» по сибирским и уральским городам.
И много позже Тамара Алексеевна и ее муж Виктор Анисько, актеры театра имени Станиславского, поддерживали с Высоцким теплые самые дружеские отношения. Когда молодые супруги перебрались в новое общежитие на Смоленской набережной, Володя, как вспоминает Тамара, часто навещал их — и неизменно, в любое время года, с розами. Хотя с деньгами было не то что негусто — просто пусто. Был даже такой случай: приехав с розами для Тамары, он не мог расплатиться с таксистом и отдал ему свой шарф…
«Я был душой дурного общества…», — пел Высоцкий. Впрочем, эти строки вовсе не относились ни к Тамаре, ни, естественно, к Людмиле Гурченко. Людмила Марковна рассказывала: «Познакомились мы в 1962 году в шумной, разношерстной компании, в большой, красивой квартире, где хозяин устраивал вечера гастролеров-развлекателей. У меня был такой период жизни, когда в кино работы не было, а времени свободного было ого-го сколько. Куда только судьба не заносила. В той компании я уже отвыступала и числилась актрисой вчерашнего дня. Высоцкий приехал с гитарой в сопровождении нескольких друзей. Хоть я уже знала, что внешне он совсем не такой, каким его представляла, у меня все равно была надежда, что я подсмотрю в нем особенное. Нет. Было разочарование. Но недолгое. Потому что, как только он поздоровался со всеми и перебросился несколькими словами с хозяином, он тут же запел. Пел, что хотел сам. Пел беспрерывно. Казалось, для него главное — что его слушали. Слу-ша-ли! Впечатление было, как от разрыва снаряда. Да нет, если бы он не пел, он бы просто с ума сошел от внутренней взрывной энергии… Он не мог найти нужного равновесия из-за огромной внутренней непрекращающейся работы, когда нет сил (или времени?) посмотреть на себя со стороны. А вот так, будучи самим собой, — выпотрошенным, усталым, непарадным, — он, конечно же, рисковал многих разочаровать. Он все время был обращенным в себя и в то же время незащищенным, как на арене цирка. Чувствовал, что надо удивить, но одновременно понимал, что этого ему не простят… Тогда я попросила: «Но тот, кто раньше с нею был…» Потом его рвали во все стороны, что-то говорили, пожимали ему руки. Но были и лица равнодушные: «Ну и что тут такого?» О, сколько я видела таких лиц!..»