Но еще раз мы находим нужным повторить: если в жизни великого императора женщина и играла подчиненную роль, то все же по отношению к ней он не был грубым тираном; не был он также ни разнузданным человеком, ни развратником. Его известная жестокость была следствием того, что перед глазами его всегда была одна цель, но он не был при этом ни злым, ни дурным человеком. Он обладал слишком сильным характером для того, чтобы быть дурным. Его собственные любовницы, которым, если ему некогда было немедленно заняться с ними, он отдавал приказание раздеваться и ждать его в спальне, отдают ему должную справедливость. Актриса Жорж пишет о нем: «Императора обвиняли в том, что он резок и груб. Это чистейшая клевета, как тысячи других!.. Император, по крайней мере со мной, был всегда добр, весел, ну совершенно как ребенок. Часы летели с ним незаметно, и часто мы были удивлены, что настал уже день». А другая женщина, Ида де-Сент-Эльм, писала несколько лет спустя после смерти Наполеона: «Часто ему приписывали крутость нрава, граничащую со зверской грубостью. Только ненависть и зависть способны продиктовать подобные суждения. Конечно, Наполеон не был большим любезником, но его галантность, если и несколько иного свойства, чем у обыкновенных мужчин, была тем более лестной. Она нравилась, потому что носила его индивидуальный характер. Он не говорил женщине, что она красива, но с тонким чутьем художника детально разбирал ее преимущества».
Несомненно, что Наполеон был доступен всем человеческим страстям и чувствам. Изумительна организация человека, который с величайшим хладнокровием совершает поступки, казавшиеся другим бесчеловечными, и однако способен поддаться очарованию нежного существа, милой, кроткой женщины, любезного, вежливого слова. Но этот впечатлительный корсиканец был обуреваем ненасытным честолюбием, которое является природным импульсом у человека, рожденного повелевать. Перед ним должны отступить все другие чувства, которые, может быть, при иных условиях выступили бы на первый план.
Глава II Женщины юности Наполеона
Не всегда Наполеон был в юности тем нелюдимым офицером, каким его преднамеренно изображает большинство его биографов для того, чтобы или выставить его как исключительный характер, или приписать ему еще лишний недостаток. Было такое время, когда он не удалялся от общества и отнюдь не чуждался увеселений своих товарищей. Если он иногда действительно и отказывался от тех развлечений, которые они позволяли себе, то причиной этому были скорее его ограниченные денежные средства, нежели свойства его характера. Он был беден. Восемьсот франков офицерского жалованья, двести франков пенсии, как бывшему воспитаннику парижской военной школы, и сто пятьдесят франков квартирных денег – в общем тысяча сто пятьдесят франков в год, – вот все, чем он должен был покрывать все потребности своей жизни. Немного денег оставалось ему на побочные расходы, которые неизбежно являются в жизни офицера. Это особенно сказывалось на его одежде. Он всегда был одет небрежно, в неопрятное и поношенное платье. Он резко отличался от многих своих знатных товарищей по полку Ла-Фер. Те немногие гроши, которые ему оставались, он предпочитал истратить на покупку книг, нежели на свое форменное платье.
Несмотря на это, Наполеон вскоре завязал знакомства и отношения в своем первом гарнизоне в Валенсии. Конечно, вначале он был застенчив, меланхоличен, всецело занят своими книгами и думами о родине и о семье, но мало-помалу он все-таки разошелся. В его маленькой, худой и гибкой фигурке, в его желтоватом, похожем на пергамент лице и в серьезных серых глазах было что-то решительное, что не вязалось с его застенчивыми манерами. Слишком большая голова для его маленького роста – характерная черта всей семьи Бонапарт – отличалась благородной чистотой линий: высокий, прекрасной формы лоб, тонкий, слегка горбатый нос с подвижными ноздрями и рот с неотразимо-очаровательной улыбкой. В его взгляде сверкали все молнии внутренних бурь, потрясавших его страстное существо. Когда он говорил, вся его странная фигура казалась объятой внутренним пламенем и слова казались недостаточными, чтобы выразить то, что он чувствовал.
Те, кому приходилось впервые встречаться с ним в обществе, составляли себе о нем мнение как о мизантропе и ипохондрике, который не интересуется ничем, кроме своей службы и своих книг, – настолько сдержан и замкнут был он со всеми при первом знакомстве. Но в этом молодом, с виду таком нелюдимом и недоверчивом корсиканце таилась быстрая впечатлительность, которая проявлялась при самом легком прикосновении. По своей истинной натуре он был смелого и легко возбудимого темперамента. В его характере совмещались самые разительные противоположности. От величайшего одушевления он мог внезапно перейти к самой ледяной сдержанности.