Для легитимистов, разумеется, отцом мог быть только Люкези-Палли. Тем не менее, признание Мари-Каролин привело их в некоторое замешательство. Они боялись, как бы орлеанисты не узнали от жителей Гааги, что в августе 1832 года граф ни на один день не покидал Голландию…
И потому они решили дать другое объяснение встрече двух «супругов»:
— Под впечатлением эмоций, вызванных материнством, — заявили они, — принцесса перепутала события, и мы поняли так, что ее муж приезжал в Нант. В действительности все было иначе. Это она, переодевшись в вандейскую крестьянку, приезжала в августе в Голландию. Вполне естественно, ее путешествие держалось в большой тайне, и никто в Гааге не знал об этом. Впрочем, она пробыла там с графом Люкези всего несколько дней и так же негласно вернулась в свою мансарду.
Сразу оговоримся, что сегодня это объяснение отвергается всеми историками. Послушаем, что говорит Марк-Андре Фабр:
«Легитимистам хотелось, чтобы Анн-Мари-Розали была ребенком, зачатым в Голландии, куда Мари-Каролин, покинув на несколько дней свое убежище, ездила, переодевшись в крестьянское платье, чтобы повидаться с графом Люкези-Палли, а затем вернулась к своим нантским друзьям. В подтверждение этой смелой версии они произвели на свет два письма, якобы обнаруженных виконтом де Резе под „грудой старых бумаг“ после смерти герцогини. Одно из них от графа Люкези. Он пишет: „Ваш стремительный приезд, подвергший вас стольким опасностям, был еще одним поводом для моего волнения, хотя ему же я обязан счастьем снова увидеть вас“. Другое от герцогини. Оно заканчивается следующими словами: „Последствия моего поспешного приезда вынуждают меня вскоре открыть наш союз“.
Однако письма эти, датированные временем ее пребывания в Бле, были явно написаны в соответствии с возникшей необходимостью, точно так же, как в те же дни составленный и задним числом помеченный акт о брачной церемонии, совершенной П. Розаваном. Среди бумаг, найденных в мансарде нантского дома и переданных в
национальный архив, фигурирует подробный перечень писем, полученных и отправленных герцогиней с 23 июня по 18 сентября. В нем помечены почти все дни этого периода за исключением, может быть, двух-трех в разное время. Но в эти дни Мари-Каролин не покидала нантское убежище».
Чтобы объяснить существование найденных бумаг, легитимисты утверждали, что «перед отъездом в Голландию герцогиня оставила верным ей людям письма, помеченные задним числом, с тем чтобы если ее укрытие будет обнаружено, ничто не указывало бы на ее поездку, которая могла послужить поводом для неблагоприятных толкований и повредить интересам Генриха V.
Как пишет один из биографов Мари-Каролин: «У врагов власти ответ находился буквально на все, и эпизоды, точно из какого-нибудь романа, достойного пера Ксавье де Монтепена, сочинялись лишь для того, чтобы спасти репутацию герцогини…».
Орлеанисты, само собой разумеется, не верили ни единому слову из объяснений, предлагаемых легитимистами. Они поручили нескольким своим людям, внедрившимся в стан своих политических противников, провести специальное расследование и смогли собрать все необходимые данные, позволявшие выстроить версию, принимаемую сегодня почти всеми историками. Вот эта версия в изложении Ж. Люка-Дюбретона:
«К началу 1833 года появление мужа стало настоятельной необходимостью. Карлисты принялись за поиски. Возглавила их г-жа де Кейла, бывшая фаворитка Людовика XVIII, которая, помимо остатков былой красоты, обладала подлинным гением интриги. В Гааге, где она жила, она начала с атаки на г-на де Руффо, неаполитанского посла, который оказался там проездом; но посол, как только понял, о чем идет речь, перепугался и сбежал.
Тогда сна обратила свой взор на Гектора Люкези, который, в свою очередь, сделал вид, что не слышит, что ему говорят. Тогда Рошешуар, неисправимый легитимист, присоединил свои усилия к усилиям почтенной дамы и предложил Люкези «жениться на герцогине ради спасения ее чести»; граф не отозвался на эти призывы. А между тем время уходило; пленница не могла ждать бесконечно, чтобы ей нашли мужа. И тогда появился банкир Уврар с его неотразимыми аргументами. Сколько получил Люкези? Сто тысяч экю? Миллион? Мы не знаем. Но он согласился взвалить на себя честь отцовства, и тут же, без промедления, в маленькой итальянской деревушке было сфабриковано брачное свидетельство, датированное июлем 1831 года».
Версия орлеанистов впоследствии была частично подтверждена доктором Меньером, который после возвращения Мари-Каролин в Палермо написал из Италии министру внутренних дел следующее письмо от 30 июля 1833 года: