— Она вам ничего не сказала?
— Ни слова.
— И вы не знаете, когда она вернется?
— Не имею ни малейшего понятия. Уехала и оставила меня развлекать этих Моллоев.
Монти не заметил, чтобы за исключением утреннего «Здрасьте» Лльюэлин развлекал своих гостей, но критиковать хозяина было не в его правилах.
— Кто они такие? — спросил Монти. — Где вы с ними познакомились?
— В Каннах, в казино… ах, да, Бодкин, я должен тебе тысячу фунтов! Прости, но в данный момент я не могу с тобой рассчитаться.
— Ничего страшного.
— Я даже не успел испробовать свою новую систему.
— Жаль.
— Не то слово! Кстати, ты не одолжишь мне еще сотни две?
— С удовольствием.
— Спасибо, Бодкин! Ты настоящий друг!
— То же самое я сказал вам, когда узнал, как вы обошлись с Баттервиком.
— Верно сказал. Значит, мы с тобой друзья, — произнес Лльюэлин, на которого уже оказывало эффект шампанское. — А знаешь, зачем мне две сотни? Они мне очень нужны. Ты помнишь этого типа в Меллингем-холле, который похож на обезьяну, с вросшим ногтем?
— Да, помню.
— Такой Адэр, мой слуга. Я намекнул ему, что не плохо бы подкрепиться, и он согласился мне помочь, но на коммерческой основе. Да, скажу вам, он крепкий калач! Позавчера мы ударили по рукам, и он принес мне батончик «Марс» за пять фунтов!
— Ужасно!
— Да, я очень удивился.
— Вымогательство, вот это что!
— Настоящий моралист так бы и сказал. С другой стороны, нельзя не уважать человека, который берет то, что само плывет в руки. Он бы далеко пошел в Голливуде.
Трезвенник Чизхолм вернулся вместе с Санди, опять отказался выпить и сослался на то, что его ждут друзья.
— Так вы здесь с друзьями?
— Не совсем, — загадочно ответил Чизхолм, и удалился.
— Наверное, общество трезвенников, — предположил Лльюэлин. — Их тянет друг к другу, Бодкин. Так ты с ним учился? Он не в моем вкусе. Не мой тип.
— Зато как танцует! — сказала Санди. — В жизни такого не встречала.
Монти снова ощутил то самое, что тогда, в Баррибо, когда она сказала ему, что влюблена в какого-то типа. Ну что это? Никакого такта. Он танцевал с ней несколько раз, и ему не нравились ее нынешние восторги.
Однако он подавил досаду, напомнив себе с обычной честностью, что помолвлен и вряд ли может чего-то требовать от Санди. Сегодня она казалась особенно прелестной. Посетительницы «Креветки» были грубоваты и сильно накрашены. А Санди — простая и свежая, словно подснежник среди орхидей, подумал Монти. Шампанское будит в мужчине поэта.
Но рана от ее слов осталась. Страдая не хуже Гамлета, Монти хотел одного — уйти домой и лечь.
— Нам давно пора, — сказал он.
Лльюэлин беззаботно усмехнулся.
— Бодкин ожидает налета полиции, — сказал он Санди. — Чепуха! Уж Отто Фланнери об этом побеспокоился. Подмазал здесь, подмазал там, и все в порядке. Когда я был молод, — начал Лльюэлин, переходя к автобиографии, — люди были злее, суше. У легавых была неприятная привычка, такая честность, что ли. Я часто попадал в облавы и часто платил на утро штраф. В конце концов я усвоил один простой урок, который надо бы ввести в школьную программу: как только врывается толпа с криками «Просим оставаться на своих местах!», надо первым делом встать и ненавязчиво пробраться в кухню. Там всегда есть черный ход, через который носят продукты. Потом — перемахнуть через забор, и ты в безопасности. Я всегда прибегал к такой тактике. Конечно, Отто умаслил местное гестапо, но на всякий случай я приглядел ту дверцу, откуда выносят еду — кстати, очень хорошую. Надо написать Отто, что у него прекрасный шеф-повар. Дверь как раз у тебя за спиной, Бодкин, так что даже в самом худшем…
Конец его фразы остался потерянным для будущих поколений, так как именно в этот момент хлопанье пробок шампанского и музицирование Германа Цильха перекрыл зычный голос, напоминающий рык сержанта шотландских гвардейцев, обращающегося к новобранцам:
— Просим оставаться на своих местах!
Если верить предписаниям, изложенным в книге Фаулера, словечко «Пожалуйста» было бы весьма уместно, но говоривший сумел донести до аудитории свою мысль, а это — немало. Кроме Айвора Лльюэлина, Монти Бодкина и Александры Миллер посетители замерли как вкопанные.
2
Когда Лльюэлин говорил о своем умении испаряться через черный ход, он не хвастался. Голос еще заканчивал слово «местах», а он уже был с другой стороны служебной двери. При всем жизненном опыте он не испытывал необходимости дослушивать такие фразы. Как молодой человек на летающей трапеции, он пронесся по воздуху. Монти и Санди устремились вслед за ним.
Проникли они именно на кухню, судя по запахам, шуму и белым колпакам. Повара не обращали на них никакого внимания, разве что взглянули искоса. Почти все они служили у Отто Фланнери еще тогда, когда заведение его называлось «Резвой козой» и даже «О-ля-ля», и рейды полиции были для них не в новость. Один человек в колпаке спросил у Монти, когда тот пролетал мимо: «Легавые, приятель?», и в ответ на взволнованное «Да» заметил: «Что ж, бывает». Этим интерес работников кухни ограничился.
Как мистер Лльюэлин и предполагал, черный ход кухни вел на задний двор, забитый мусорными баками. Монти сел на ближайший из них и глубоко вздохнул. После духоты, царившей в «Креветке», местный воздух, на его взгляд, соперничал с лучшими морскими курортами. Монти сидел бы и дышал без конца, но Лльюэлин, человек действия, этого допустить не мог.