Селеста подумала о том, что Кертис нужен Фиби. У него была репутация делового человека, умеющего сделать правильный ход. А сплетни, в особенности грязные, часто не имели под собой почвы.
– Как ты долетел?
– Отлично, полет был гладким, как шелк, – он ухмыльнулся, поглаживая руку Фиби, – но я не отказался бы от стаканчика.
– Сейчас принесу. – Фиби вскочила с такой готовностью, что Селеста поморщилась. – Бурбон, да, Ларри?
– Пойдет, дорогая. – Он уютно устроился на белой софе Селесты. – А теперь скажи мне, кто эта милая крошка?
Ларри сверкнул улыбкой в сторону Адриенны, которая, оцепенев, сидела на стуле возле окна.
– Это моя дочь. – Фиби протянула стакан, потом села рядом с гостем. – Адриенна, подойди и познакомься с мистером Кертисом. Он мой старый и добрый друг.
Неохотно, но понимая, что должна слушаться, Адриенна поднялась с места и подошла к Ларри.
– Рада с вами познакомиться, мистер Кертис.
Ларри рассмеялся и завладел рукой девочки прежде, чем она успела убрать ее.
– Давай-ка обойдемся без мистера Кертиса и подобной чепухи, малышка. Мы ведь, собственно говоря, одна семья. Зови меня просто дядей Ларри.
Адриенна прищурила глаза – его прикосновение было ей неприятно, рука гостя была горячей и назойливой.
– Вы брат моей мамы?
Ларри откинулся на спинку дивана и расхохотался, будто она сказала что-то очень остроумное.
– Сообразительная девчушка.
– У Эдди педантичный склад ума, – заметила Фиби, бросив на дочь нервный взгляд и неуверенно улыбнувшись.
– Мы прекрасно поладим, – отозвался Кертис. Он пил виски маленькими глотками, разглядывая Адриенну поверх края стакана и оценивая ее, как оценивал бы новую машину или дорогой костюм. «Через несколько лет девочка окончательно сформируется, и ею можно будет заняться», – решил он.
– Нам с Адриенной надо сделать кое-какие покупки к Рождеству, – сказала Селеста, протягивая девочке руку. Та с благодарностью вцепилась в нее. – Мы вас оставляем вдвоем, чтобы вы могли обсудить деловые вопросы.
– Спасибо, Селеста. Развлекайся, детка.
– Закутайся как следует, бутончик. – Ларри подмигнул Адриенне. – На улице холодно.
Он подождал, пока дверь за ними закроется, потом снова откинулся на подушки.
– Я рад, солнышко, что ты вернулась, но честно скажу, ты не в лучшем виде.
– Мне нужно время. – Фиби переплела пальцы рук. – Селеста была очень добра к нам. Не знаю, что бы я делала без нее.
– Для того и существуют друзья.
Ларри похлопал Фиби по бедру, довольный, что она не стала возражать, когда рука его несколько задержалась. Он предпочитал несколько иной тип женщин, но сознавал, что на свете нет ничего, кроме секса, что могло бы позволить человеку сохранить главенствующее положение.
– Скажи мне, детка, как долго ты здесь останешься?
– Я вернулась навсегда.
Как только Ларри проглотил последнюю каплю бурбона, Фиби поднялась, чтобы наполнить его стакан. На этот раз она налила виски и себе. Ларри лишь поднял бровь. Та Фиби, которую он помнил, пила только легкое вино.
– А как же шейх?
– Я подала на развод.
Она пригубила виски и оглянулась, будто ожидала удара за только что произнесенные слова.
– Я больше не могу с ним жить. – Фиби торопливо выпила, втайне опасаясь, что и без Абду жить не сможет. – Он очень изменился, Ларри. Не хочу тебе жаловаться и рассказывать все, что я пережила… Если он явится сюда за мной…
– Ты в США, дорогая.
Он привлек ее к себе, снова скользнув оценивающим взглядом по ее телу. Ей уже далеко за тридцать, соображал он. Она старше, чем актрисы, посредником которых он обычно был. Но эта была беззащитна и уязвима, а Кертис предпочитал именно таких женщин и таких клиенток.
– Разве прежде я не заботился о тебе? – Да…
Фиби встала, еле сдерживая слезы. Она знала, что красота ее начала меркнуть, но пыталась внушить себе, что это не имеет значения. Ларри позаботится о ней.
– Мне нужна роль, Ларри. Хоть какая-нибудь, для начала я готова на любую. Мне надо подумать об Адриенне.
– Предоставь это мне. Прежде чем отправиться на Западное побережье, ты дашь интервью. Что-нибудь вроде «королева вернулась». – Он скользнул рукой по ее груди и снова взялся за виски. – Мы позаботимся о том, чтобы появилась фотография – ты с маленькой принцессой. Ребята сделают крупный план. Я начну прокладывать тебе дорожку, поговорю с кем надо. Поверь, я все подготовлю. Через каких-нибудь шесть недель они будут у нас в руках.
– Надеюсь. – Фиби зажмурила глаза. – Меня так давно не было в Америке. За это время здесь многое изменилось.
– Собирай вещи и будь готова ехать к концу недели.
Кертис понимал, что только одно ее имя поможет заключить договора. Фиби Спринг еще звезда, и он вымостит ей путь к успеху. У него зародилось предчувствие, что и дочь Фиби сыграет ему на руку.
– У меня не слишком-то много денег. – Она стиснула зубы, полная решимости перенести унижение. – Я продала кое-какие драгоценности, и этого на некоторое время хватит, но большую часть денег мне придется истратить на Адриенну – я хочу отдать ее в хорошую школу. Я знаю, какая дороговизна в Лос-Анджелесе.
Да, девочка ему поможет. Фиби пойдет ради нее на многое.
– Разве я не сказал, что позабочусь о тебе? Он покровительственно обнял ее.
– Ларри…
– Да ну же, деточка, покажи, что доверяешь мне. Я достану для тебя роль, найду дом, хорошую школу для девочки. Самую лучшую. Ведь ты хочешь этого?
– Да, я хочу, чтобы Эдди ни в чем не нуждалась.
– У тебя тоже будет все, что пожелаешь. Я верну тебя на съемочную площадку, ты снова окажешься в свете юпитеров. Если пойдешь мне навстречу…
«Какая разница, – подумала Фиби, – если он возьмет меня». Абду пользовался ее телом, когда и как хотел, и ничего не давал взамен – ни ей, ни Адриенне. Ларри обещал ей покровительство, а возможно, и капельку нежности.
– У тебя потрясающие сиськи, радость моя.
Фиби закрыла глаза и предоставила ему полную свободу действий.
8
Филипп Чемберлен слушал глухие удары теннисного мяча и лениво цедил джин с тоником из высокого стакана. Он выглядел очень эффектно в белом спортивном костюме, так красиво оттенявшем загар, который он приобрел за три недели, проведенные в Калифорнии. Скрестив ноги, Филипп смотрел на корты сквозь зеркальные солнечные очки.
Знакомство с Эдди Триуолтером было не слишком большим удовольствие для Филиппа, но это окупилось возможностью проникнуть в загородный клуб, членом которого тот состоял. Филипп приехал в Беверли-Хиллз по делам, но немножко понежиться на солнце никогда не вредно. Оттого что он позволил Эдди одержать над ним победу в двух последних сетах матча, молодой американец был в прекрасном настроении.
– Уверен, что не хочешь пообедать, старина?
Надо отдать Филиппу должное: он не дрогнул, когда его назвали «стариной», понимая, что, по мнению Эдди, такое обращение бытует у англичан и считается высшим проявлением дружеских чувств.
– Хотел бы, но, к сожалению, мне пора бежать, иначе я опоздаю на деловое свидание.
– Чертовски неподходящий день, чтобы думать о делах. – Эдди сдвинул на лоб пижонские солнечные очки, на его запястье блеснули массивные золотые часы. Зубы, только два года назад освобожденные от выравнивавших их скоб, сверкнули в улыбке. В его украшенном монограммой кожаном чехле для ракетки находился мешочек с первоклассной колумбийской марихуаной.
Будучи сыном одного из самых успешно практикующих в Калифорнии хирургов – специалистов по пластическим операциям, Эдди ни одного дня в жизни не работал. Триуолтер-старший возвращал молодость и былую красоту кинозвездам. Его сын зевая прошел через колледж, в качестве хобби выбрав распространение наркотиков и игру в теннис в загородных клубах.
– Ты будешь сегодня на вечере у Стоунуэя?
– Да, постараюсь не пропустить его.
Эдди допил водку со льдом и сделал официанту знак, чтобы ему подали еще порцию.
– Фильмы он делает дерьмовые, но уж вечеринки устраивать мастер. Там будет с избытком и «травки», и «снежка»[9] – хватит для целой армии. Понимаешь, о чем я? О, забыл, ты ведь не увлекаешься наркотиками.
– Предпочитаю увлекаться другими вещами.
– Твоя воля. Но Стоунуэй подает кокаин на серебряных подносах. Просто шикарно! – Он окинул взглядом худощавую блондинку в облегающем теннисном костюме. – Ты мог бы ею заняться. Только дай маленькой Марси «конфеток для носа»[10], и она будет трахаться с кем или с чем угодно.
– Она же еще подросток. – Филипп глотнул джина, чтобы смыть отвратительный вкус юношеского высокомерия Эдди и его же глупости, навязшей у него в зубах.
– В этом городе нет подростков. Кстати, если говорить о легкой добыче, – он кивнул в сторону роскошной рыжей женщины в открытом летнем платье, – старушка Фиби всегда под рукой. Недаром у нее такая фамилия – Спринт[11]. Думаю, моему старику доводилось на ней попрыгать. Немножко потрепанная, зато сиськи классные.
Филипп подумал, что не вынесет дальнейшего пребывания в компании Эдди.
– Пожалуй, мне пора.
– Конечно. Эй, с ней тут дочь. – Эдди плотоядно облизнулся. – Она чиста и прелестна. Скоро созреет для пахоты. Сегодня мамаша не позволит девчонке прийти на вечеринку, но ей не удастся вечно держать малышку взаперти.
Скрывая досаду, Филипп поднял голову. И его будто ударило током.
Он встретился глазами с девочкой, о которой только что говорил Эдди. У нее были прекрасные тонкие черты лица и копна блестящих черных волос.
Против воли Филипп загляделся на ее ноги. Он испытал приступ отвращения к себе. Девочка была такой юной, что даже Марси по сравнению с ней казалась умудренной опытной женщиной. Он внезапно встал и повернулся к Адриенне спиной.
– На мой вкус, слишком молода, старина. Завтра вечером увидимся.
«Мерзавец, – подумал Филипп об Эдди. – Ну да наплевать». Через день-другой он отправится домой, в Лондон, и забудет об этом парне. Перед отъездом надо приобрести сувениры для матери. Она так завидовала тому, что Филипп побывает в Голливуде. Он, конечно, не станет рассказывать ей, что под позолотой скрываются уродство и грязь. Наркотики, секс и предательство. Конечно, в Голливуде далеко не все были развращены, но Филипп радовался, что его мать не попыталась осуществить свою мечту и не стала актрисой. И все же когда-нибудь он привезет ее сюда. Пригласит на ленч в Китайский театр Грамана, даст возможность встать на отпечатки ног Мэрилин Монро. Он встряхнет этот город, чтобы его мать получила от него удовольствие.
К Филиппу подкатился теннисный мячик, и он наклонился, чтобы поднять его. На девочке с потрясающими ногами были огромные солнечные очки. Она улыбнулась ему, и он снова испытал странное чувство, будто получил чувствительный удар.
– Благодарю.
– Не стоит благодарности.
Филипп сунул руки в карманы и попытался выбросить из головы юную дочь Фиби Спринг. Его ждала работа.
Двадцатью минутами позже он ехал в Бель-Эйр в белом фургоне, на дверце которого красовалась надпись «Чистка ковров». Вскоре матери Эдди Триуолтера предстоит горчайшее разочарование: ее драгоценности тоже подвергнутся чистке.
В каштановом парике и наклеенных усах Филипп совершенно преобразился. Одежда его была на специальной ватной подкладке, чтобы придать фигуре солидность. Он потратил две недели на то, чтобы изучить дом Триуолтеров и разузнать образ жизни семьи и слуг. В его распоряжении было двадцать пять минут до возвращения домоправительницы из еженедельного похода на рынок.
Пожалуй, это было даже слишком просто. За неделю до этого он снял слепок с ключей Эдди, когда парень был так одурманен наркотиками, что не мог открыть собственную дверь. Оказавшись внутри дома, Филипп отключил сигнализацию, потом разбил стекло в двери патио, чтобы создать иллюзию, будто она была взломана.
Он торопливо поднялся в главную спальню, чтобы заняться сейфом. К его облегчению, это оказалась точно такая же модель, как у Меззини в Венеции. Чтобы открыть сейф и избавить любвеобильную итальянскую матрону от самых дорогих и прекрасных изумрудов в Европе, ему оказалось достаточно всего двенадцати минут работы.
Концентрация внимания в его деле была главным, если не всем. Он услышал, как щелкнул реверсионный механизм сейфа. За этим занятием Филипп был так же хладнокровен, как за коктейлем или в постели с женщиной. Он хорошо выдрессировал себя. Научился элегантно одеваться, правильно говорить, научился соблазнять женщин. Его таланты открывали перед ним двери общества и сейфов, где хранились ценности. Филипп переселил мать в просторную квартиру, и теперь она коротала свои дни за покупками и бриджем, вместо того чтобы дрожать от холода или изнывать от жары в кассе кинотеатра Фарадея. И он собирался обеспечивать ей такой же образ жизни и дальше. У Филиппа давно появились женщины, но к матери он относился с неизменным вниманием.
Стетоскоп позволил ему услышать еще один щелчок. О своем благополучии Филипп тоже не забывал. У него был небольшой, но элегантный дом в Лондоне. И в ближайшем будущем он собирался подыскать себе другой – с садом. Филипп осторожно поворачивал тонкими пальцами диск. Глаза его были закрыты.
Сейф открылся плавно и бесшумно. Филипп достал бархатный футляр и не спеша, с помощью лупы осмотрел камни. Он знал, что не все то золото, что блестит. То же можно было сказать и о бриллиантах. Но то, что он нашел здесь, было подлинным. Вне всякого сомнения, камни русские. Он начал изучать самый крупный сапфир. В центре камня был небольшой дефект, но сапфир поражал размерами и глубиной цвета. Терпеливый, словно доктор, осматривающий пациента, Филипп разглядывал каждый браслет, каждое кольцо, каждую брошку. Он обнаружил чудовищные по своему безвкусию серьги с рубинами и решил, что было просто преступлением с эстетической точки зрения сотворить такое из столь прекрасного камня. Решив, что драгоценности потянут тысяч на тридцать пять долларов, он взял их из сейфа. При всем своем художественном вкусе Филипп прежде всего оставался дельцом.
Удовлетворенный найденным, он положил все в середину обюссонского[12] ковра, который предназначался для чистки, и скатал его.
Вся операция заняла около двадцати минут. Насвистывая, Филипп уложил ковер в фургон, сел за баранку и двинулся в путь.
«Эдди был прав, – подумал Фил, включая радио, – сегодня чертовски неподходящий день в деловом отношении».
12
Обюссонские ковры получили название от французского города Обюссона, прославившегося своими гобеленами и коврами.