— Поешь, голубчик, спробуй, милок! Свежие сыр- нички! Творог не снятый, жирненький, как ты любишь. Специально для тебя сготовила.
— А я подумал, сюда бы нашу бабку! Она встала бы сбоку, с каталкой, да как гаркнула:
— Ну, жри, чума облезлая! Чего выделываешься, как вошь на гребешке! У меня делов полно, а ты расселся тут, яйцы сушишь! Сколько ждать тебя буду, черта плешатого!
— Он бы мигом те сырники поглотал! А тут празднует, в дефицитные женихи вылез, лешак болотный! Теперь над бабами изгаляется. Конечно, зачем ему к бабке возвращаться? Он же не дурак! Живет, как сыр в масле катается. Каждый день баб меняет, чтоб глаза на одной не уставали. И ни одна про него дурного слова не обронит. Всякая угодить старается.
— Видно, он того стоит, — встрял Николай Иванович ухмыльнувшись.
— Чего ж у бабки цена ему была иной? — рассмеялся Евгений.
— Зато она его вернуть никак не может. Недооценила. Теперь бы рада воротить, да обиделся дед, и бабка опротивела, — не выдержав, встряла Наталья.
— Вторая молодость у обоих. Вот и бесятся. Забывают, что в запасе совсем мало осталось. Хоть бы успели простить друг друга, старые чудаки. А то так и уйдут не помирившись.
— Жень, дед так и не приехал в больницу к бабке, когда ее инсульт свалил?
— Нет, не навестил. Хотя я приезжал за ним, звал, просил. Он не поехал, отказался наотрез. Упрямый, как осел. Но и она не лучше. Я часто удивляюсь им, как прожили сорок лет?
— Дед хороший человек. Прямой и чистый, живет без камня за пазухой. Что думает, то и говорит. А вот бабка совсем другая. Эта и слукавит, и схитрит. Себе на уме. Она и подзудеть способна. Мне в уши одно вложит, а Наташке совсем другое. Такое тоже было. Ни без гнилья бабка. Никогда этих старух в семьях не любили. Ни зятья, ни невестки не уважали. Случалось, поколачивали, или запихивали в какой-нибудь стардом, подальше от глаз, чтоб не мутили воду в семье, да не разводили близких.
— У нас разводить некого. Я чуть что, мигом ей хвост прищемлю. Чуть услышу, тут же по соплям нащелкаю. А достанет покруче, отделю от себя. К ее сестре жить спроважу. Та в такой глухомани прикипелась, что к ней даже черти в гости не заглядывают. Я бабке как-то пригрозил этим отселением. Она у меня на пару месяцев со страху разучилась разговаривать. Только глаза горели, как у рыси. Ох, и разозлилась, напугалась до смерти.
— Смотри! Бойся злобы старой бабки, обязательно отомстит, — предупредил Чижов.
— А что сделает, если во всем от меня зависит?
— Женщины самые непредсказуемые существа на земле!
— Пусть она меня боится!
— С чего бы? — удивился Николай.
— Услышал как-то, что Ирку на меня натравливает. Чтоб та меня на пиве и куреве зажала. Давно это было. Ну, я ей устроил облом. С полгода ни копейки не давал. Вот где побесилась старая канитель.
— Одного не пойму, как ты можешь бить ее по лицу!
— А если иначе до нее не доходит. Щелкнешь по «грибам», мигом в башке просветлеет. И понимать начинает и слушаться.
— Да лучше отдельно жить.
— Не получалось, — скульнул Евгений. И продолжил:
— Захарий от нее давно бы слинял, но Ирку боялся ей доверить. А потом опасался, чтоб она семью нашу не разбила. Видать, он слишком хорошо знал Валентину и ни в чем не доверял.
— Так лучше не жить. Это наказание! — возмутился Николай Иванович, сказав:
— Сочувствую Захарию! Как же ему досталось за сорок лет!
— Она говорит, что мстила за измену!
— Удивительно было бы, если б не изменял!
— Вот и я о том! — поддержал Женька:
— Давай вместе как-нибудь к нему смотаемся, — предложил Николаю. Тот, недолго подумав, сказал:
— Как выберется времечко, я позвоню! Заодно Наташку с собой возьмем. Глядишь, помирим…
— Нет, я не хочу к Захарию. Не поеду! — подскочила баба так, будто ее огрели плетью.
— А почему, Наташа? Столько времени прошло.
— Ой, да не читайте мораль, не пудрите мозги, не наезжайте! Не хочу к нему! Он всех заколебал и достал своими придирками.
— Какими?
— Да ко всему прикипался! То зачем брюки ношу, я же девка, должна юбку надевать. Натяну юбку, почему короткую! Зачем у кофты вырез такой, что сиськи видно. Зачем задницу обтянула так, что геморрой виден. Зачем персинг в пупок воткнула? Почему волосы распустила и не заплела как все путевые в косу? Короче, до печенок вывернул. А когда подруги пришли, вовсе опозорил. Глянул на них и спрашивает: