— Да. Хорошо, что темно. Но соседскую бабу напугал. Она подумала, будто кто-то забор ломает. Только когда меня увидела, поняла. Но высказалась круто. Пожелала моей заднице кольями просираться. Выходит, знатно напугал ее.
— Ништяк! Анна — баба смелая! — рассмеялся Захарий, и, нарезав колбасу, заставил мужика поесть. Себе налил чай и, сев за стол, вспомнил разговор с Акулиной.
Он и впрямь никогда не обращал на нее внимание. Уж очень много парней ухаживали за этой девчонкой. Из-за нее часто дрались, к ней каждый день приходили свататься новые женихи, а она отказывала. Почему, о том никто не знал. Акулина ни с кем не встречалась. Не было парня, какому она отдала бы предпочтение и равнодушной оставалась ко всем.
— Красивая девчонка, но холодная, как сугроб. Видно, так и засохнет в старых девах. Уж слишком гонористая. Не иначе как принца ждет. Забыла, что в нашей глуши их нет, и не водилось. Зря надеется. А постареет и пастуху не будет нужна, — судачили люди.
Захар не заглядывался на Акулю. Считал ее красу холодной. И полюбил другую, а вскоре женился на Валентине. Конечно, он слышал, что Акулина тоже вышла замуж, но… Ее муж вскоре был замечен с другими бабами, а потом стали поговаривать, будто он даже колотит жену и та, не доносив, скинула первенца. Отец Акулины даже забирал дочь домой, и та Целый год жила у родителей. Но потом помирилась с мужем.
Захар редко виделся с Акулиной. Никогда не думал о ней. И не поверил бы никому, что эта неприступная гордячка любила именно его. Но ведь сама сказала, созналась в старости, когда ни терять, ни стыдиться нечего. Все прошло. И только память нет- нет, да и будоражит душу.
— Сколько ж ей теперь годочков? Скоро шестьдесят. А выглядит неплохо. Вот только голова совсем белая, — хмыкает Захар.
Прошла неделя с того дня, как он ушел из семьи. За все это время никто из домашних не навестил и не позвонил человеку. Его забыли, вычеркнули из семьи и не вспоминали, словно его и не было. Человек ворочался ночами, долго не мог уснуть. Было обидно и больно.
— Всю жизнь на них положил, а что получил в ответ? Черную неблагодарность и хамство! От жены и внучки досталось по полной программе, за все разом! Другие мужики жили для себя, бегали по подружкам и кабакам, ходили в теплые компании,
всегда имели «подкожные» деньги. Никогда не отдавали в семью «левый» заработок. Жили весело. Им есть, что вспомнить. Они и сегодня тусуются неплохо и за них в семьях держатся, ими дорожат. А я весь до копейки выворачивался наизнанку, потому перестал быть нужным. Меня попросту выплюнули. Кому интересен дурак? — вспоминает прожитое.
— Хотя, не один я такой отморозок. Вон и Толик, Илья, тоже на бабье попались. Или что, все мы идиоты? Да разве высчитаешь всякую сволочь? Моя стерва столько лет прикидывалась путевой, а нынче вона как хвост подняла, она всю семью содержала! Интересно, а куда девался мой заработок? Ведь всю жизнь подрабатывал помимо мастерской. Вечерами и в выходные мантулил на заказ. Шил обувь людям. Неплохие «бабки» имел. Редко заначку оставлял. Да и что зажилишь, коль Валька все карманы шмонала. От нее не спрячешь. Ладно бы сама, а то и дочку с внучкой научила этому. Случалось, выудят червонец, аж визжат от радости. А потом на него, на Захария косятся целый день. Как же, пропить хотел, от семьи украсть.
Захарий и теперь этого забыть не может. Случалось, соберется в баню с мужиками, у жены копейки не выпросить. У нее все в кулаке зажато. Вот и прятал заранее, чтоб на бокал пива свои иметь. Жена никогда не говорила, сколько чаевых получила. Уходила от таких разговоров. Но Захар не раз слышал, как баба хвалилась подружкам, сколько ей отслюнили за свадебную прическу, вечернюю укладку, модную стрижку. Он молчал, что знает о них. Не знал лишь, куда девались эти деньги.
— Да черт с ними, в конце концов! Я никогда не надеялся на ее заработок. Другое злит, что я дармоедом стал. И это при пенсии! Ведь надо такое ляпнуть, что пенсия не заработок! Ею оплачивают учебу. А и я должен платить за свое проживание в квартире, за свет и газ, за телефон и воду, за отопление и мусоропровод. Это ж надо что придумали. Такое ни одному мужику не говорили. Во всяком случае, никто не жаловался. Выходит, я самым ненавистным стал, — думает человек с горечью.
Он и не увидел, что Толик давно поел и ждет, когда Захарий вспомнит о нем. Он робко кашлянул. Хозяин, словно проснулся.
— Чайку хочешь? Давай попей. А чуть отдохнешь, помоешься, приведешь себя в порядок. Нельзя человеку себя запускать. Гляди, даже коты, собаки себя вылизывают. Человеку подавно за собой следить нужно. Оно и себе легше.
— Захарий, мне б в себя придти. Чуть-чуть на ногах устоять. Ведь я автослесарь, без хлеба не останусь. Пойду работать в гаражи, к частникам. Там получают больше чем в мастерских. Теперь туда народ валом повалит. И без работы никто не останется. И я выживу, — заговорил Толик.