— Спасибо, — ответил он. — Я по-прежнему не курю.
— Молодец, — похвалила она.
А он, наблюдая за нею, моложавой, с красиво уложенной прической, в домашнем платье, облегающем стройное тело, вспомнил свою мать, ее ровесницу, уже стареющую, с грубыми мощными руками доярки. Конечно, если бы у него была мать, похожая на эту женщину, наверное, многое сложилось бы по-другому, у такой матери можно было многому научиться, а еще он подумал, что хорошо бы иметь такую жену.
— А может быть, не стоит ничего говорить? — вдруг засомневалась она. — Но уж очень мне хочется сказать все, что накопилось за это время. И страшно говорить. А если ты все-таки станешь моим зятем? Ведь после сказанного мы никогда не станем друзьями.
— Говорите, — сказал он. — Мы вряд ли станем друзьями. А ваши размышления мне, возможно, помогут.
— Итак, — начала она, как, наверное, начинала лекции перед студентами. — Дело даже не в тебе, я просто не люблю, не уважаю, не принимаю таких, как ты. Вы уезжаете из деревень, чтобы никогда туда не возвращаться, потому что в городе лучше, чище, легче, именно легче. Хотя вы поступаете по направлениям из колхозов, вам дают целевые места, чтобы вы вернулись. А вы остаетесь в городах, используя любые способы, чаще всего безнравственные. Вам перекрывают все пути, оставляя единственный: женитьба на городской женщине с пропиской. И вы женитесь на любой, у которой есть городская прописка. Женитесь фиктивно, женитесь на женщинах старше вас, потом вы их бросаете, когда устраиваетесь в городе. А устраиваться всегда трудно, у вас нет связей, поэтому вы находите себе покровителей, не самых достойных, но влиятельных на данный момент, вы им служите, даже если они не правы, если они приносят зло, вы служите злу. Вам трудно, но это ваши трудности, вы их сами выбираете. Но при чем здесь моя дочь? Она не красавица, у нее до тебя не было ни одного романа. Она умница, добра, хорошо воспитана, она верный друг и будет верной женой. Но ты ведь ее не любишь, она этого еще не понимает, но я-то понимаю, что ты вроде бы дружишь с нею, а спишь с другой, я это чувствую.
Откуда она могла знать? О Марине никто в институте не знал, он был не болтливым.
— А держишься ты неплохо, — продолжила она. — Менее умный стал бы возражать. Вот это-то меня пугает, что ты умен и расчетлив. Я бы, наверное, со многим смирилась, если бы ты ее любил. Но ты ее не любишь. Почему какой-то парень из деревни Блины, если он отведет мою дочь в Отдел записей гражданского состояния, сможет вселиться в мою квартиру, с таким трудом и любовью обустроенную мною, и я должна буду жить с ним вместе, и еще я должна буду думать о его будущей карьере, не уверенная в том, что в один прекрасный момент он не уйдет от дочери?
— Но в этом никогда нельзя быть уверенным, — впервые за весь разговор возразил он. — Уходит или он, или она. Никто не даст гарантий на всю жизнь.
— Тогда я задам тебе вопрос в лоб: ты собираешься на ней жениться?
— Пока я не могу ответить ни отрицательно, ни положительно.
— А какие вообще у тебя планы?
— Вообще я собираюсь работать в Москве.
— Почему в Москве?
— Мне нравится Москва.
— А что ты будешь делать в Москве со своей профессией?
— Инженер-механик везде инженер-механик, и в Москве тоже.
— Я думала, ты умнее.
— Я действительно умнее, чем вы думаете.
— Может быть… Но ты всего четыре месяца из деревни, ты просто многого не знаешь. Это в кино и книгах герои едут в Москву, начинают работать, делают карьеру. На самом деле в Москву приехать нельзя. Москва — режимный город. Чтобы жить в Москве, надо получить прописку. А прописка дается, если человек получает работу. Вот я, кандидат наук, с опытом работы и после стажировки в Англии, Москве не нужна, там таких, как я, сотни тысяч. Конечно, можно жениться на москвичке, но что ты будешь делать в Москве? Там нет картофелеуборочных комбайнов.