— Однокурсник по институту. Он тоже поступил в аспирантуру, но диссертацию так и не смог написать.
— А ты написала?
— Конечно.
— Ты кандидат наук?
— Конечно. И старший научный сотрудник.
— А почему он не защитился?
— Атрофия воли.
— Такое бывает?
— Очень часто. А откуда бы тогда брались алкоголики и наркоманы?
— Он алкоголик?
— Ты догадливый.
— Но это же лечится.
— С трудом. И только если сам человек хочет излечиться.
— Он не хочет?
— Он слабый человек. К сожалению, я слабость приняла за доброту. Милый интеллигентный, даже способный, но не способный на длительные усилия. Мой отец внес первый взнос на кооперативную квартиру, но это только треть стоимости. Остальное надо выплачивать. Мы не платили взносы три года. Кооператив подал на нас в суд. Но я не могла свести концы с концами, хотя и работала в институте и занималась частной практикой. Я устала от нищеты. Сорвалась, накричала на него, он собрал вещи и переехал к своей матери.
— Когда это было?
— Пять лет назад.
Он вспомнил ее фразу: «У меня год не было мужика» — и спросил:
— У тебя есть кто-то постоянный?
— Нет. Перебиваюсь по случаю. Я иногда ненавижу свое тело, потому что завишу от него. Надо каждый день есть, я не могу бросить курить, а иногда мне так хочется, что я готова затащить к себе любого мужика.
— Затаскиваешь?
— Оказалось, что я стеснительная и нерешительная. Если меня кто-то добивается, я, конечно, не убегаю, но что-то редко такое случается.
Две недели пролетели быстро. С ветеринарами расплатились картошкой. Татьяна получила два мешка.
— Можно мой урожай сложить в твой погреб? — попросила она. — Я к тебе буду приезжать по воскресеньям и раза за четыре всю картошку перевезу в сумках.
— Я отвезу твой урожай.
И отвез не только картошку. Накануне забили корову, которая сломала ногу, и специалистам продали мясо по себестоимости, практически по символической цене. Он отварил мясо, прокрутил на мясорубке, добавил соли, лаврового листа, перца и закатал в трехлитровые банки. В деревнях не рассчитывали на консервную промышленность и уже не одно десятилетие консервировали мясную тушенку, которая хранилась месяцами. Часть мяса он нарубил на отбивные и заложил в морозильник.
За ветеринарами прислали старый институтский автобус. Он Татьяну отвез на своей машине. Советский вездеход Ульяновского автомобильного завода, который поставлялся в основном в армию и колхозы, он купил по цене металлолома. За прошлую зиму перебрал двигатель, заменил электроагрегаты, вместо брезента поставил железный кузов, утеплил, и получился вполне комфортабельный автомобиль.
— Где делают такие автомобили? — спросила Татьяна.
— Я сам сделал.
— А зачем? Можно ведь купить «Жигули».
— Можно и «Жигули», — согласился он, чтобы не вступать в объяснения.
Конечно, он уже мог купить новую машину. Но в совхозе было несколько ульяновских вездеходов, и к ним постоянно приобретались запасные части. Собственно, из этих запасных частей он и собрал свой вездеход. Механик мог списать любой агрегат. Не будешь же объяснять Татьяне, что его автомобиль собран из ворованных деталей.
Татьяна сняла куртку и закурила сигарету.
— Сейчас я самая счастливая женщина, — сказала она и спросила: — А знаешь почему?
— Почему?
— Потому что мне не надо ни о чем думать хотя бы ближайшие два часа. Если бы меня сейчас везли на автобусе, то я бы думала, что надо искать такси, чтобы отвезти эту картошку до своего дома. Потом идти к магазину и уговаривать работяг, чтобы они отнесли мешки в подъезд. А если бы не работал лифт, а лифт у нас постоянно ломается, мне с дочерью пришлось бы раскладывать картошку по сумкам и таскать на девятый этаж. Не самое большое удовольствие. А так — я сижу, меня везут, картошку ты перетаскаешь. И я уже счастлива.
Татьяна жила на окраине Москвы в конце Ленинского проспекта в уже обжитом микрорайоне.
Он внес картошку, банки с тушенкой, медом, нарубленными антрекотами в небольшую двухкомнатную квартирку с узкой передней. Из комнаты вышла девочка лет четырнадцати в коротковатом халатике с уже округлившимися бедрами и заметной грудью. Со спины она была совсем уже женщиной. Перехватив взгляд Татьяны, он поспешно отвел глаза.
Он тогда подумал, что года через три она станет совсем взрослой. На ее ровеснице через три года он мог бы вполне жениться. Разница в пятнадцать лет между мужчиной и женщиной если не норма, то встречается довольно часто. Татьяна представила его своей дочери.
— Старый знакомый нашей семьи.
— Слишком молод для старого знакомого, — сказала дочь и протянула руку. — Ольга.
Ладонь у нее оказалась большой и крепкой.
— Не так уж и молод, — возразила Татьяна. — Тебе в отцы годится. — Она, вероятно, прикидывала, мог бы он смотреться как отец девочки, и проверяла реакцию дочери.
— Вряд ли в отцы, — не согласилась Ольга. — Скорее в старшие братья. Сколько вам лет?
— Двадцать семь.
— Значит, вы должны были родить меня в двенадцать лет. Во сколько у вас была первая сексуальная связь с женщиной?
— Оля!
— Мама, ты же всегда говоришь: свое отношение к мужчине надо определять путем прямых вопросов, требуя от них прямых ответов.
— Я разрешаю не отвечать на этот ее вопрос, — сказала она ему.
— Мне было шестнадцать лет, — ответил он.
— Для вашего времени почти норма. Я читала, что сегодня первые сексуальные контакты у школьников начинаются в четырнадцать лет.
Девочка явно хотела казаться старше своих лет. Он не мог представить деревенскую девочку, чтобы она вот так спокойно и раскованно разговаривала со взрослым мужчиной, который только что вошел в дом.
— Будем готовить ужин, — сказала Татьяна.
Мать и дочь быстро поджарили картошку и мясо. Татьяна достала из холодильника бутылку водки. Он сидел во главе стола.
— А вы кто по профессии? — спрашивала Ольга.
— Инженер-механик.
— Сегодня механики хорошо зарабатывают, особенно в автомобильном сервисе. Большинство мальчишек из нашего класса мечтают стать автомеханиками.
— Он сам собрал машину, на которой меня привез.
Татьяне, вероятно, хотелось, чтобы он понравился дочери.
— Вы читали Маркеса? — спросила его Ольга.
— Только «Сто лет одиночества» и «Осень патриарха».
— Механики читают Маркеса? — удивилась Ольга.
— Механики читают все.
— Так уж и все?
— Даже больше, чем школьники и ветеринары.
— Например?
— Например, Ян Парандовский «Алхимия слова».
Ольга посмотрела на мать, Татьяна задумалась и пожала плечами.
— Один-ноль в вашу пользу, — подвела итог в споре Ольга.
Он не читал романов Маркеса, ему их пересказала Лида. Он по-прежнему не любил читать о придуманных писателями людях, которых не было в реальной жизни, предпочитая, как и детстве, читать о героях из книжной серии «Жизнь замечательных людей». А если ему рекомендовали прочитать какой-то роман, то он обязательно вначале читал биографию писателя в предисловии или послесловии, определял возраст писателя в момент написания книги и не читал, если это была первая книга или одна из первых книг писателя. Молодой еще, не все понимает в жизни. Не читал он и книги, написанные в старости, не веря в мудрость стариков. Все деревенские старики, которых он знал, были вздорными, хвастливыми и требовали, чтобы их уважали за прошлые заслуги и за то, что они старые.
Он остался ночевать. Перегородка между комнатами была тонкой. Татьяна поставила ему раскладушку на кухне. Ольга проснулась рано, вышла на кухню в ночной сорочке. Он открыл глаза и увидел, что она его рассматривает.
— Доброе утро, — сказал он.
Ольга приложила палец к губам.
— Не говори громко, разбудишь мать. Я буду яичницу, тебе пожарить тоже или ты подождешь, пока она проснется?
— Пожарь, — попросил он.
— Ты к нам еще будешь приезжать? — спрашивала Ольга.