— А ты что, засекала время?
— Так получилось. Первого, который на меня залез, я попыталась укусить. Он мне рот зажал рукой. Передо мною были его часы, я и запомнила. Я засекаю, когда ты трахаешь мою мать. Не специально, а когда уснуть не могу сразу. Правда, вы никогда сразу не начинаете, ждете, наверное, когда я усну. Обычно у вас получается минут пятнадцать-восемнадцать. Но когда ты выпьешь, то все сорок.
Ольга услышала голос Татьяны, которая разговаривала с капитаном, и поспешно загасила сигарету. Она еще боялась мать.
Уже дома, когда Ольга спала, Татьяна предупредила его:
— Сейчас заедет Борис.
— Кто такой?
— Мой бывший муж.
— А он зачем?
— Ольга и его дочь.
— А может быть, ему совсем необязательно знать, что случилось с Ольгой?
— Ему придется узнать. Завтра в школе будут знать все, что ее изнасиловали. Лучше, если она перейдет в другую школу и переедет в другой район. Борис живет со своей матерью в трехкомнатной квартире. Вполне могут выделить ей отдельную комнату.
— А если он не захочет?
— Я его заставлю захотеть.
По рассказам Татьяны он помнил, что со своим первым мужем она училась в школе, а потом в ветеринарной академии, только на разных факультетах.
По тому, как Татьяна обняла и поцеловала своего бывшего мужа, он понял, что, наверное, женщина всегда помнит свою первую любовь. Она обнимала близкого, родного ей мужчину.
Борис понял все мгновенно.
— Да, конечно. Завтра же она переедет ко мне. Завтра же с утра я договорюсь со школой. Они поймут.
— Ты голоден? — спросила Татьяна своего бывшего мужа с той же самой интонацией, как и его.
— Ты же знаешь, я могу есть всегда, — ответил Борис.
Не только есть, подумал он тогда, когда они распили бутылку водки и откупорили вторую.
— Не надо больше ему, — предупредила Татьяна.
Но они уже не могли остановиться. Пришлось Борису ставить раскладушку на кухне.
Из не очень трезвых рассуждений Бориса он узнал о взаимной, почти звериной ненависти Горбачева и Ельцина.
Борис был за Ельцина и помогал межрегиональной группе народных депутатов. Он был ярым противником коммунистов, которые не подпускали его и ему подобных к управлению и власти, считая неблагонадежными. Теперь они могли получить власть, не выстаивая в очереди для вступления в партию и не подчиняясь жестким правилам партийной иерархии. Борис даже забыл, что несколько часов назад изнасиловали его дочь. Он верил, что победят коммунистов не в далеком будущем, а в ближайшие пять лет. И тоже ошибся с прогнозом. Коммунистическую партию запретили через год и снова разрешили, потому что те, что пришли к власти, считали себя демократами, а демократы не должны запрещать партии. Но это будет только через год.
Он на следующий день перевез вещи Ольги на квартиру ее отца. И они остались с Татьяной вдвоем.
За изнасилование к уголовной ответственности привлекли трех парней. Двое учились в одном классе с Ольгой, третий, отбыв год в колонии, учился в вечерней школе и работал в котельной, рядом со школой.
Один из насильников — сын крупного чиновника из Моссовета, у другого отец — директор крупной овощной базы, парень из котельной оказался без отца, поэтому к ним пришли только двое отцов.
Он почему-то думал, что должны прийти матери, чтобы разжалобить. Отцы солидные, сорокалетние, в хороших костюмах. Вел разговор один, другой не сказал ни слова, и он понял, что говорливый — директор базы, а молчаливый — чиновник, все чиновники, которых он знал, больше слушали, чем говорили.
— Все разговоры в суде! — оборвала Татьяна извинения директора.
— Выслушайте нас, — продолжил директор. — Мы компенсируем моральный ущерб. Физического ущерба не было. По заключению врачей Ольга не была девушкой.
— Может быть, ее и не заразили гонореей? — спросила Татьяна.
— Может быть, — согласился директор. — В диспансере не исключают, что именно она заразила мальчиков. И это доказуемо, анализы покажут — только что заразились или несколько недель назад. Лучше нам эту проблему решить мирным путем.
— В суде, — сказала Татьяна. — И этого требует Ольга.
— Уже не требует, — ответил директор. — Она согласилась на компенсацию. Но она назвала такую сумму, что просто смешно. Таких компенсаций не бывает. Она этого еще не понимает. Поэтому мы и пришли к вам, чтобы вы ей объяснили.
— Ольга готова забрать заявление из милиции за какую-то компенсацию? Я правильно вас поняла?
— Абсолютно правильно, — подтвердил директор. — Поговорите с дочерью, найдите общее решение и назовите разумную сумму, потому что никакого насилия не было. Она танцевала на дискотеке со всеми троими. И каждого она пригласила подняться на чердак. Так они оказались втроем.
— Пошли вон! — сказала Татьяна и начала подталкивать отцов к выходу.
— Мы же разумные люди, давайте поговорим! — предлагал директор, уже вытесненный в переднюю. Чиновник вышел молча.
— Надо говорить с Ольгой. Сейчас я ее вызову сюда! — решила Татьяна.
— Не надо, — сказал он. — Съездим к ней. Надо посмотреть, как она устроилась. И вообще поговорить. И так, между прочим, спросим, правда ли, что она готова на компенсацию?
Бориса дома не оказалась, он был на очередном заседании межрегиональной группы депутатов. Татьяна привезла Ольге какие-то ее вещи и, уже прощаясь, сказала ей:
— Проводи нас.
Они сели на лавочке во дворе дома, и Татьяна спросила:
— Какую компенсацию ты запросила, чтобы забрать заявление из милиции?
— Пятнадцать тысяч долларов, — ответила Ольга.
— Почему пятнадцать, а не двадцать или двадцать пять?
— Объясняю, — ответила Ольга. — Сейчас уезжает в Израиль одна еврейская семья и продает кооперативную квартиру за десять тысяч долларов. А мне надо еще тысяч пять, чтобы купить мебель, телевизор «Филлипс», музыкальный центр, видеомагнитофон, кухонный комбайн, стиральную машину. В пять тысяч я укладываюсь.
— И ты за пять тысяч готова простить этих ублюдков?
— За пятнадцать, — поправила мать Ольга. — У меня еще будет время свести с ними счеты. А пока ситуация может сложиться не в мою пользу.
— Это правда, что ты не была девушкой?
— Правда.
— А когда это случилось?
— Два года назад.
— В четырнадцать лет?
— Мне было почти уже пятнадцать.
— И кто же это был?
— Один из твоих друзей.
— Кто?
— Не скажу. Зачем еще один скандал?
— Это дело подсудное. Он совратил малолетнюю.
— Он не совращал. Это я его совратила.
— Может быть, ты совратила и этих троих?
— Нет. Эти мерзавцы меня изнасиловали.
— Тогда эти мерзавцы должны быть наказаны!
— Мы можем проиграть.
— Почему мы должны проигрывать?
— Как объяснили мои знакомые юристы, процесс пройдет по следующей схеме…
— Откуда у тебя знакомые юристы?
— Если ты будешь задавать так много вопросов, мы никогда не перейдем к сути дела.
— Это последний вопрос, — ответила Татьяна и прикрыла глаза.
Он знал уже это ее состояние крайней усталости. Она прикрывала глаза и опускала руки.
— Объясняю, — ответила Ольга по-прежнему спокойно. — У меня есть знакомый парень. Он учился на три класса старше меня, сейчас он на третьем курсе юридического факультета Московского университета. А его отец — довольно известный адвокат. Ты его тоже знаешь.
— Тот, который защищал на процессах диссидентов?
— Да, — подтвердила Ольга. — Он готов защищать меня, но считает, что этим мерзавцам ничего не будет. Ну, снизят оценку за поведение в школе. Их адвокаты докажут, что я не была девушкой и заразила ребят гонореей.
— Как же они докажут?
— Диспансер даст соответствующее заключение, потому что на врачей нажмет или милиция, или прокуратура.
— А почему милиция должна быть на стороне преступников?
— Потому что отец одного из мерзавцев работает в Моссовете, а его родной брат, то есть дядя мерзавца, заместитель заведующего административным отделом ЦК партии. Что это такое, ты знаешь?