— А зачем сам он не приехал с этою дорогою новостью? — спросила принцесса.
— Он остался в Гиенне с целью набрать несколько сот человек. Он сказывал мне, что может уже надеяться на триста солдат. Только он говорил, что они, по недостатку времени, будут плохие рекруты и что ему хотелось бы получить место коменданта какой-нибудь крепости, например, в Вере или на острове Сен-Жорж. «Там, — говорил он мне, — я уверен, что буду полезен их высочествам».
— Но каким образом исполнить его желание? — спросила принцесса. — Нас так не любят при дворе, что мы никого не можем рекомендовать, а если кого рекомендуем, то он в ту же минуту станет человеком подозрительным.
— Может быть, — сказала виконтесса, есть средство, о котором говорил мне сам Ришон.
— Что такое?
Виконтесса отвечала, покраснев:
— Герцог д'Эпернон, говорят, влюблен в какую-то барышню.
— Да, в красавицу Нанону, — перебила принцесса с презрением, — мы это знаем.
— Говорят, что герцог д'Эпернон ни в чем не отказывает этой женщине, а эта женщина продает все, что угодно. Нельзя ли купить у ней место для Ришона?
— Это были бы не потерянные деньги, — сказал Лене.
— Да, правда, но наша касса пуста, вы это знаете, господин советник, — заметила маркиза Турвиль.
Лене с улыбкою повернулся к Кларе.
— Теперь вы можете, виконтесса, показать их высочествам, что вы обо всем позаботились.
— Что вы хотите сказать, Лене?
— Вот, что хочет он сказать: я так счастлива, что могу предложить вашему высочеству небольшую сумму, которую я с трудом добыла от моих фермеров; приношение очень скромно, но я не могла достать больше. Двадцать тысяч ливров! — прибавила виконтесса, покраснев и нерешительно, стыдясь, что предлагает такую неважную сумму важнейшим принцессам после королевы.
— Двадцать тысяч! — повторили обе принцессы.
— Но это просто богатство в наше время! — продолжала старушка с радостью.
— Милая Клара! — вскричала молодая принцесса. — Как мы заплатим тебе за усердие… Чем?
— Ваше высочество подумаете об этом после.
— А где деньги? — спросила маркиза Турвиль.
— В комнате ее высочества, куда отнес их верный слуга мой Помпей.
— Лене, — сказала принцесса, — вы не забудете, что мы должны двадцать тысяч ливров виконтессе де Канб?
— Они уже записаны между нашими долгами, — отвечал Лене, вынимая записную книжку и показывая, что эти 20000 ливров стоят уже в длинном ряду цифр, который, вероятно, несколько испугал бы принцесс, если бы они вздумали сложить его.
— Но как могла ты пробраться сюда? — спросила принцесса у Клары. — Здесь говорят, что Сент-Эньян занял дорогу, осматривает людей и пожитки, точно как таможенный сторож.
— Благодаря благоразумию моего Помпея, мы избегали этой опасности. Мы пустились в объезд, это задержало нас в дороге лишних полтора дня, но обеспечило нашу поездку. Без этого объезда я уже вчера имела бы счастье видеть ваше высочество.
— Успокойтесь, виконтесса, время не потеряно, стоит только хорошенько употребить нынешний день и завтрашний. Сегодня, извольте не забыть, мы ждем трех курьеров. — Один приехал, остаются еще два.
— А нельзя ли узнать имена этих двух курьеров? — спросила маркиза Турвиль, надеясь как-нибудь поймать советника, с которым она воевала, хотя между ними не было явной распри.
— Прежде, если рассчеты не обманут меня, — отвечал Лене, — приедет Гурвиль от герцога Ларошфуко.
— То есть, от князя Марсильяка, хотите вы сказать? — перебила маркиза.
— Князь Марсильяк теперь называется уже герцогом Ларошфуко.
— Стало быть, отец его умер?
— Уже с неделю.
— Где?
— В Версале.
— А второй курьер? — спросила принцесса.
— Второй курьер, — капитан телохранителей принца, господин Бланшфорт. Он приедет из Стене, его пришлет маршал Тюрен.
— В таком случае, думаю, — сказала маркиза Турвиль, — чтобы не терять времени, можно бы исполнить первый мой план на случай покорения Бордо и соединения господ Тюрена и Марсильяка.
Лене улыбнулся по обыкновению.
— Извините, маркиза, — сказал он чрезвычайно учтиво, — но планы, составленные принцем, теперь исполняются и обещают полный успех.
— Планы, составленные принцем! — грубо повторила маркиза Турвиль.
— Принцем! .. Когда он сидит в Венсенской тюрьме и ни с кем не может говорить!
— А вот приказания его высочества, писанные его собственною рукою и подписанные вчера, — возразил Лене, вынимая из карманов письмо принца Конде. — Я получил его сегодня утром. Мы находимся в постоянной переписке.
Обе принцессы почти вырвали бумагу из рук советника и прочли со слезами радости все, что было на ней написано.
— О, в карманах Лене найдешь всю Францию! — сказала с улыбкой вдовствующая принцесса.
— Нет еще, ваше высочество, нет еще, — отвечал советник, — но с Божьей помощью, может статься, это и будет. А теперь, — прибавил он, значительно указывая на виконтессу Клару, — теперь виконтесса, верно, нуждается в покое…
Виконтесса поняла, что Лене хочет остаться наедине с принцессами, и, увидав на лице принцессы улыбку, которая это подтверждала, поклонилась и вышла.
Маркиза Турвиль осталась и ожидала целый запас самых свежих известий, но вдовствующая принцесса подала знак молодой, и обе в одно время церемонно поклонились по всем правилам этикета, что и показало маркизе Турвиль, что уже кончилось политическое заседание, на которое ее призывали.
Маркиза, любительница теорий, очень хорошо поняла значение этих поклонов, поклонилась еще ниже и еще преданнее и ушла, рассуждая про себя о неблагодарности обеих принцесс.
Между тем старушка и молодая принцесса прошли в свой рабочий кабинет.
Лене вошел за ними.
Убедившись, что дверь крепко заперта, он начал:
— Если вашим высочествам угодно принять Гурвиля, то я скажу, что он сейчас приехал и теперь переодевается, потому что не смеет показаться в дорожном платье.
— А что он привез?
— Важное известие: герцог Ларошфуко будет здесь завтра или, может быть, даже сегодня вечером, с пятьюстами дворянами.
— С пятьюстами дворянами! — вскричала принцесса. — Да это целая армия.
— Однако же это затруднит нам путь. По-моему, лучше бы человек пять-шесть, чем вся эта толпа. Мы легче бы скрылись от проницательного Сент-Эньяна. Теперь почти невозможно выехать в Южную Францию без неприятностей.
— Тем лучше, тем лучше, пусть беспокоят нас! — вскричала принцесса Конде. — Если станут беспокоить нас, то мы будем сражаться и останемся, верно, победителями: дух принца Конде будет вести нас.
Лене взглянул на вдовствующую принцессу, как бы желая знать ее мнение. Но она, воспитанная междоусобными войнами царствования Людовика XIII, она, видевшая столько голов на эшафоте, потому что они не хотели нагнуться, — она печально провела рукою по лбу, отягченному самыми горькими воспоминаниями.
— Да, — сказала она, — вот до чего мы доведены: скрываться или сражаться… Страшное дело! Мы жили спокойно, со славою, которую Господь Бог послал нашему дому; мы хотели — надеюсь, что никто из нас не имел другого намерения — мы хотели только оставаться на том месте, где мы родились. И вот… вот события принуждают нас сражаться против общего нашего владетеля…
— О, я не так горько смотрю на эту необходимость! — возразила молодая принцесса Конде. — Мой муж и мой брат в заточении без всякой причины, а мой муж и мой брат — ваши дети; кроме того, ваша дочь в плену. Вот чем извиняются все наши замыслы, все, на какие мы вздумаем решиться.
— Да, — отвечала старушка с печалью, полною покорности судьбе, — да, я сношу бедствие лучше, чем вы, принцесса. Но, кажется, нам всем на роду написано быть пленниками или изгнанниками. Едва вышла я замуж за отца вашего мужа, как мне пришлось бежать из Франции, потому что меня преследовала любовь Генриха IV. Едва успели мы воротиться, как нас заключили в Венсен по ненависти, которую питал к нам Ришелье. Сын мой, который теперь сидит в тюрьме, через тридцать два года мог увидеть ту самую комнату, в которой родился. Отец вашего мужа недаром сказал после победы при Рокруа, глядя на залу, украшенную испанскими знаменами: «Не могу высказать, сколько я радуюсь этой победе сына моего. Но только помните слова мои: чем более дом наш приобретет славы, тем более подвергнется гонению. Если бы я не пользовался гербом Франции, которого бросать не намерен, я взял бы в герб свой ястреба с колокольчиками, которые везде извещают о нем, и в то же время помогают ловить его. С ястребом взял бы я и девиз: „Fama nocet“. Не согласны ли вы со мной, Лене?