— Стало быть, вы не исполните данной вам инструкции? — живо спросила принцесса.
— Я поступлю по совести.
— Барон Каноль, — сказала она, — клянусь вам, я не уеду из замка Шантильи, не предупредив вас.
— В таком случае, — отвечал Каноль, низко кланяясь, — простите, что я был невольною причиною вашего минутного гнева. Ваше высочество увидите меня только, когда прикажете позвать меня.
— Благодарю вас, — отвечала принцесса с радостью, которая отозвалась даже за занавесками. — Ступайте! Еще раз благодарю! Завтра мы увидимся!
Тут барон вполне узнал голос, глаза и очаровательную улыбку прелестной женщины, которая, так сказать, ускользнула из его рук в тот вечер, когда курьер герцога д'Эпернона привез ему депешу.
Один взгляд на портрет, хотя и худо освещенный, показал барону, которого глаза начинали привыкать к полусвету, орлиный нос, черные волосы и впалые глаза принцессы. А у женщины, которая теперь разыграла первый акт трудной своей роли, глаза были навыкате, нос прямой с широкими ноздрями, на устах неизменная улыбка, и круглые щечки, удалявшие всякую мысль о заботе и тяжелых размышлениях.
Каноль узнал все, что ему хотелось знать, он поклонился с таким почтением, с каким поклонился бы принцессе, и ушел в свою комнату.
II
Каноль ни на что еще не решился. Воротясь в свою комнату, он принялся ходить вдоль и поперек, как обыкновенно делают нерешительные люди. Он не заметил, что Касторин, ждавший его возвращения, встал и ходил за ним с его шлафроком, за которым бедный слуга совершенно исчезал.
Касторин наткнулся на стул.
Каноль обернулся.
— Это что? — спросил он. — Что ты тут делаешь?
— Жду, когда вы изволите раздеваться.
— Не знаю, когда разденусь. Положи шлафрок на стул и жди.
— Как! Вы не изволите раздеваться? — спросил Касторин, обыкновенно капризный лакей, но в этот вечер казавшийся еще капризнее, — Так вам не угодно ложиться спать теперь?
— Нет.
— Так когда же вы ляжете?
— Какое тебе дело!
— Как какое мне дело! Я очень устал.
— В самом деле, ты очень устал? — спросил Каноль, останавливаясь и пристально поглядывая на грубого Касторина.
Каноль увидел на лице лакея то дерзкое выражение грубости, которым отличаются все лакеи, желающие получить увольнение.
— Очень устал! — повторил Касторин.
Каноль пожал плечами.
— Пошел вон, — сказал он, — стой в передней, когда будет нужно, я позову тебя.
— Честь имею доложить вам, что если вы не скоро позовете меня, так меня не будет в передней.
— А где же ты будешь?
— В постели. Кажется, проехавши двести лье, пора лечь спать.
— Касторин, — сказал Каноль, — ты дурак.
— Если вам кажется, что дурак не может служить вам, так извольте сказать одно слово, и я тотчас избавлю вас от дурака, — отвечал Касторин самым торжественным голосом.
Каноль был не в хорошем расположении духа, и если бы Касторин знал, какая буря растет в душе его господина, то, верно, отложил бы свое предложение до другого дня, несмотря на все свое желание получить свободу.
Барон пошел прямо на лакея и взял его за пуговицу кафтана (такая привычка была впоследствии у одного великого человека, познаменитее Каноля).
— Повтори, что ты сказал?
— Повторяю, — отвечал Касторин с прежним бесстыдством, — что если вы недовольны моею службою, так я избавлю вас от дурака.
Каноль выпустил из рук пуговицу и пошел за палкой. Касторин понял, что дело плохо.
— Позвольте, — закричал он, — подумайте, что хотите вы делать? Ведь я служу принцессе.
— Ага, — пробормотал Каноль, опуская поднятую палку, — ты служишь принцессе?
— Точно так, сударь, — отвечал Касторин, ободрившись, — служу ей уж четверть часа.
— А кто тебя завербовал?
— Господин Помпей, ее управляющий.
— Господин Помпей?
— Да.
— Так что же ты давно не скажешь мне об этом? — вскричал Каноль. — Хорошо, хорошо, прекрасно делаешь, что уходишь от меня, Касторин. Вот тебе два пистоля за то, что я хотел побить тебя.
— О, — сказал Касторин, не смея взять денег, — что это значит? Вы шутите, сударь?
— Вовсе не шучу. Напротив, ступай в лакеи к принцессе, друг мой. Только позволь спросить, когда начинается твоя служба?
— С той минуты, когда вы меня отпустите.
— Хорошо, я отпускаю тебя завтра утром.
— А до тех пор?
— Ты все-таки мой лакей и обязан повиноваться мне.
— Извольте! Что же вы прикажете, сударь? — спросил Касторин, решившись взять два пистоля.
— Тебе хочется спать, так я приказываю тебе раздеться и лечь в мою постель.
— Что вы приказываете? Я вас не понимаю.
— Тебе нужно не понимать, а только повиноваться. Раздевайся, я тебе помогу.
— Как! Вы станете раздевать меня?
— Разумеется: ты будешь играть роль барона Каноля, так я поневоле должен представлять Касторина.
И не дожидаясь согласия лакея, барон снял с него кафтан, надел на себя, взял его шляпу и, заперев его в комнате прежде, чем тот успел опомниться, быстро спустился с лестницы.
Каноль начинал разгадывать тайну, хотя часть событий была ему еще неизвестна. В продолжение последних двух часов ему казалось, что все, что он видит, все, что слышит, неестественно. Все в Шантильи, казалось, притворялись: все люди, встречаемые им, играли роль, однако же подробности составляли гармоническое целое, которое предвещало посланному королевы, что он должен удвоить бдительность, если не хочет быть жертвою обмана.
Сочетание Помпея с виконтом Канбом объясняло многие недоразумения.
Последние сомнения Каноля исчезли, когда он вышел на двор замка и увидел, что четыре человека готовятся идти в ту самую дверь, через которую он прошел. Этих людей вел тот же самый лакей, который вел и его. Другой человек, завернувшийся в плащ, шел за ними следом.
Около самой двери группа остановилась, ожидая приказаний человека в плаще.
— Ты знаешь, где он теперь, — произнес этот человек повелительным тоном, обращаясь к лакею. — Ты знаешь его в лицо, потому что ты его и ввел. Карауль его, чтобы он не мог уйти. Поставь людей на лестницу, в коридоре, где придется, это все равно, но только сделай так, чтобы он оказался сам под стражею, вместо того, чтобы быть стражем их высочеств.
Каноль притаился так в своем углу, где царила глубочайшая тьма, что стал неуловим, как призрак. Со своего места он видел, не будучи сам виден, как пять человек стражей, которых для него предназначали, исчезли под сводом, а человек в плаще, убедившись в том, что его приказания исполнены, удалился в ту сторону, откуда пришел.
— Все это пока еще не дает никаких точных указаний, — подумал Каноль, провожая его глазами. — Пожалуй, они с досады и со мной выкинут штуку. Теперь все дело в том, чтобы этот дьявол Касторин не вздумал кричать, звать на помощь или вообще как-нибудь наглупить. Жаль, что я не заткнул ему рот. Но теперь уже поздно. Ну, надо идти в обход.
Бросив кругом испытующий взгляд, Каноль перешел через двор и подошел к крыльцу здания, позади которого были расположены конюшни. Казалось, вся жизнь замка сосредоточилась в этих частях построек. Слышалось ржание лошадей, беготня суетившихся людей, стук металлических частей упряжи. Из завозен выкатывали кареты и слышались подавленные страхом, но все же ясно различимые голоса.
Каноль некоторое время прислушивался. Для него не оставалось сомнения в том, что идут приготовления к отъезду.
Он перешел через весь промежуток между обоими крыльями здания, прошел под сводом и подошел к фасаду замка. Тут он остановился.
И в самом деле, окна нижнего этажа были ярко освещены и несомненно там горело множество факелов или свечей. Эти источники света беспрестанно переменяли место, бросая длинные тени и светлые полосы, и Каноль понял, что тут-то центр деятельности, тут главное место действия.