— Белокурый?
— Да.
— С голубыми глазами?
— Да.
— Он здесь?
— Вот тут.
— И вы говорите…
— Что он переодет в женщину, как вы теперь, сударыня, в мужчину.
— А зачем он приехал сюда? — спросил путешественник с живостью и смущением, которое становилось сильнее, между тем как Ковиньяк начинал менее махать руками и говорить.
— Он уверяет, — сказал Ковиньяк, останавливаясь на каждом слове, — он уверяет, что какой-то приятель назначил ему здесь свидание.
— Приятель?
— Да.
— Дворянин?
— Вероятно.
— Барон?
— Может быть.
— А как зовет его?
Ковиньяк призадумался. В голове его в первый раз явилась плодовитая мысль и произвела в нем заметный переворот.
«Ого, — подумал он, — славно можно поймать их! » — А как его зовут? — повторил путешественник.
— Позвольте, — сказал Ковиньяк, — позвольте… Имя его кончается на оль…
— Каноль! — закричал незнакомец, и губы его побледнели. Черная маска его страшно обрисовалась на матовой белизне его тела.
— Точно так, Каноль, — сказал Ковиньяк, внимательно следя за переменами на видимых частях лица незнакомца. — Каноль, точно, как вы сказали. Так вы тоже знаете Каноля? Вы знаете весь свет?
— Полно шутить, — отвечал незнакомец, дрожавший всем телом и готовый упасть в обморок. — Где эта дама?
— Вот здесь, в этой комнате. Третье окно отсюда, с желтыми занавесками.
— Я хочу видеть ее!
— Ого, неужели я ошибся? — сказал Ковиньяк. — Неужели вы тот Каноль, которого она ждет? Или господин Каноль не этот ли молодец, который скачет сюда в сопровождении лакея-франта?
Молодой путешественник так бросился к окну кареты, что разбил стекло.
— Он, точно он! — закричал юноша, даже не замечая, что кровь потекла из его ран на лбу. — Ах, я несчастная! Он опять увидит ее, я погибла!
— Ага! Теперь вы видите, что вы женщина!
— Так они назначили себе свидание! .. Здесь! .. О, я непременно отмщу им! ..
Ковиньяк хотел еще пошутить, но путешественник повелительно махнул одною рукою, а другою снял с себя маску. Перед спокойным Ковиньяком явилось бледное лицо Наноны, вооруженное самым грозным негодованием.
VII
— Здравствуйте, милая сестрица, — сказал Ковиньяк Наноне, подавая ей руку очень спокойно.
— Так вы узнали меня?
— В ту же минуту, как увидел вас. Мало было закрыть лицо, следовало еще прикрыть это прелестное родимое пятнышко и жемчужные зубы. Ах, кокетка, если вы думаете скрываться, так надевайте маску, но вы этого не сделаете…
— Довольно, — сказала Нанона повелительно, — поговорим серьезно.
— И я того же хочу, только говоря серьезно, можно устраивать выгодные дела.
— Вы говорите, что виконтесса де Канб здесь?
— Здесь.
— А Каноль уже вошел в гостиницу?
— Нет еще, он сходит с лошади и отдает поводья лакею. Ага! Его увидали и с этой стороны! Вот растворяется окно с желтыми занавесками, вот показывается головка виконтессы! А, она вскрикнула от радости! Каноль бежит в гостиницу! Спрячьтесь, сестрица, или все погибнет!
Нанона отодвинулась в карету и судорожно сжала руку Ковиньяку, который смотрел на нее с отеческим состраданием.
— А я ехала к нему в Париж, — сказала Нанона, — всем рисковала, чтобы видеть его!
— Ах, вы приносили жертвы, сестрица! И кому? Такому неблагодарному! По правде сказать, вы могли бы получше распорядиться благодеяниями!
— Что они станут говорить теперь, когда они вместе?
— Милая Нанона, не знаю, что и отвечать вам на этот вопрос. Думаю, что они будут говорить о своей любви…
— О, этого не будет! — вскричала Нанона, с бешенством кусая свои мраморные ногти.
— А я, напротив, думаю, что это будет, — возразил Ковиньяк. — Фергюзон получил приказание никого не выпускать из комнаты, но ему позволено впускать туда всех. В эту самую минуту, вероятно, виконтесса и Каноль говорят другдругу самые милые нежности. Ах, Нанона, вы слишком поздно взялись за ум.
— Вы так думаете? — сказала она с неописуемым выражением иронии и полной ненависти хитрости. — Вы так думаете! Хорошо, садитесь со мной, жалкий дипломат.
Ковиньяк повиновался.
— Бертран, — сказала Нанона одному из лакеев, — вели кучеру поворотить потихоньку и ехать в рощицу, которую мы видели при въезде в село.
Потом она повернулась к брату и прибавила:
— Там удобно будет нам переговорить?
— Очень удобно, но позвольте и мне принять некоторые меры осторожности.
— Извольте.
Ковиньяк подал знак, за ним отправились четыре человека, гревшиеся на солнце у гостиницы.
— Прекрасно сделали, что взяли с собой этих людей, — сказала Нанона, — и послушайте меня, возьмите-ка человек шесть, мы дадим им работу.
— Хорошо, — отвечал Ковиньяк, — работы только мне и нужно.
— В таком случае вы будете совершенно довольны, — отвечала Нанона.
Карета поворотила и увезла Нанону, которая вся горела, и Ковиньяка, по-видимому, хладнокровного и спокойного, но решившегося внимательно выслушать предложение сестры своей.
Между тем, Каноль, услышав радостный крик виконтессы де Канб, бросился в дом и вбежал в ее комнату, не обратив никакого внимания на Фергюзона, который прохаживался в коридоре и преспокойно пропустил Каноля, потому что ему не было приказано останавливать посетителей.
— Ах, барон, — вскричала виконтесса, увидав его, — входите скорее, потому что я жду вас с особенным нетерпением.
— Ваши слова превратили бы меня в самого счастливого человека, если бы ваша бледность и смущение не говорили мне, что вы ждете меня… не для меня.
— Да, барон, вы правы, — продолжала Клара с прелестною улыбкою, — я хочу еще раз быть у вас в долгу.
— Что такое?
— Избавьте меня от опасности, которой я еще сама не знаю.
— От опасности?
— Да. Погодите.
Клара подошла к двери и задвинула задвижку.
— Меня узнали, — сказала она.
— Кто?
— Какой-то человек. Я не знаю его имени, но лицо и голос его мне знакомы. Мне кажется, я слышала его голос в тот самый вечер, как вы получили в этой комнате приказание ехать в Мант. Мне кажется, что я узнала его лицо в Шантильи в тот день, как я заменила принцессу Конде.
— Так кто же он?
— Должно быть, агент герцога д'Эпернона и потому, верно, наш враг.
— Досадно! — сказал Каноль. — И вы говорите, что он узнал вас?..
— Я в этом уверена: он называл меня по имени, уверяя притом, что я мужчина. Здесь везде офицеры королевской партии, все знают, что я придерживаюсь партии принцев, и, может быть, хотели беспокоить меня. Но вы приехали, и я ничего не боюсь. Вы сами офицер, принадлежите тоже к королевской партии, стало быть, будете щитом моим.
— Увы, — сказал Каноль, — я боюсь, что мне придется вместо защиты и покровительства предложить к услугам вашим шпагу мою.
— Что это значит?
— С этой минуты я уже не служу королю.
— Правда ли это? — вскричала Клара в восторге.
— Я дал себе слово послать просьбу об отставке с того места, где встречу вас. Я встретил вас здесь, и просьба моя полетит из Жоне.
— Вы свободны! Свободны! Вы можете пристать к партии честной, благородной, вы можете служить делу принцев! .. О, я знала, что такой достойный дворянин, как вы, непременно вернется на прямую дорогу.
Клара подала Канолю руку, он поцеловал ее с восторгом.
— Как же все это случилось? — спросила виконтесса. — Расскажите мне все подробно.
— И все это очень коротко. Я написал из Шантильи к Мазарини о бегстве принцессы. Когда я приехал в Мант, то получил приказание явиться к нему. Он назвал меня слабым умом, я отвечал ему тем же. Он засмеялся, я рассердился. Он возвысил голос, я выбранил его. Я воротился домой, ждал, не пошлет ли он меня в Бастилию, но он хотел, чтобы я одумался и выехал из Манта. Действительно, через двадцать четыре часа я одумался. И этим я обязан вам: я вспомнил ваше обещание и побоялся, что вам придется ждать меня. Тут, получив свободу, сбросив с себя ответственность, обязанности, оторвавшись от партии, я помнил только одно: любовь мою к вам и возможность говорить вам о ней громко и смело.