— Надеюсь, вы не ранены?
— Нет. В этот раз я был счастливее, чем в Париже. Тогда я думал, что междоусобная война так наградила меня, что мне не придется уж рассчитываться с нею. Но я ошибся. Что прикажете делать? Человек всегда строит проекты, не спросясь у страсти, у единственного и настоящего архитектора его жизни. Страсть перестраивает его здания, а иногда и истребляет их.
Виконтесса улыбнулась, она вспомнила, как Ларошфуко говорил, что за прелестные глаза герцогини де Лонгвиль он сражался с людьми и готов сражаться с демонами.
Ее улыбку заметил герцог, и, чтобы Клара не успела высказать мысль, причину этой улыбки, он поспешил сказать:
— Позвольте поздравить вас сударыня: вы теперь подаете пример неустрашимости.
— Что такое?
— Путешествуя одна, с одним конюхом, как Клоринда или Брадаманта. Кстати! Я узнал о вашем похвальном поведении в Шантильи. Вы, сказали мне, удивительно хорошо обманули бедного офицера партии короля. Победа нетрудная, не так ли? — прибавил он с улыбкою и взглядом, которые у него значили так много.
— Что это значит? — спросила Клара с волнением.
— Я говорю: победа нетрудная, потому что он сражался с вами неравным оружием. Во всяком случае, одна вещь особенно поразила меня в рассказе об этом странном приключении…
И герцог еще пристальнее уставил маленькие глаза свои на Клару.
Нельзя было виконтессе не возражать ему. Поэтому она приготовилась к решительной защите.
— Говорите, герцог… Скажите, что так поразило вас?
— Та удивительная ловкость, с которой вы разыграли эту небольшую комическую роль. Ведь, если верить рассказам, офицер уже видал вашего слугу Помпея и, кажется, даже вас самих.
Последние слова, сказанные с осторожностью человека, умеющего жить в свете, произвели глубокое впечатление на Клару.
— Вы говорите, что он видел меня?
— Позвольте, сударыня, объясниться. Я ничего не утверждаю, рассказывает неопределенное лицо, называемое «Говорят»; лицо, влиянию которого короли столько же подвержены, сколько и последние из их подданных.
— Где же он видел меня?
— «Говорят», что он видел вас на дороге из Либурна в Шантильи, в селении, которое называется Жоне. Только свидание продолжалось недолго, молодой человек вдруг получил от герцога д'Эпернона приказание немедленно ехать в Мант.
— Но подумайте, герцог, если бы этот офицер видел меня прежде, так он узнал бы меня?
— А! .. Знаменитое «Говорят», о котором я вам сейчас говорил, и у которого на все есть ответ, уверяет, что это дело очень возможное, потому что встреча происходила в темноте.
— Теперь, — возразила виконтесса с трепетом, — я уже совершенно не понимаю, что вы хотите сказать.
— Видно, мне сообщили неверные сведения, — сказал герцог с притворным добродушием, — впрочем, что значит минутная встреча? Правда, — ласково прибавил герцог, — у вас такое лицо, такая фигура, что непременно оставят глубокое впечатление даже после минутной встречи.
— Но этого не могло быть, потому что, по вашим словам, встреча происходила в темноте, — возразила виконтесса.
— Правда, и вы ловко защищаетесь. Я, должно быть, ошибаюсь, или, может быть, молодой человек заметил вас уже прежде этой встречи. В таком случае, приключение в Жоне нельзя уже назвать простою встречею…
— Так что же такое? — спросила Клара. — Смотрите, герцог, будьте осторожны в словах.
— Поэтому, вы видите, я останавливаюсь: наш милый французский язык так беден, что я тщетно ищу слова, которое могло бы выразить мою мысль. Это… apputamentonote 1, как говорят итальянцы, или assignation note 2, как говорят англичане…
— Но, если я не ошибаюсь, герцог, эти два слова значат свидание…
— Какое несчастье! Я говорю глупость на двух языках и попадаю на слушательницу, которая знает эти два языка. Виконтесса, простите меня: должно быть, языки английский и итальянский так же бедны, как французский.
Клара положила руку на сердце, она едва могла дышать. Она убедилась в истине, о которой прежде только догадывалась: что герцог де Ларошфуко ради нее, вероятно, изменил герцогине де Лонгвиль и что он говорит все это из ревности. Действительно, назад тому два года князь Марсильяк ухаживал и волочился за виконтессой столько, сколько позволяла ему его всегдашняя нерешительность, которая делала из него самого несносного врага, если он не был преданнейшим другом. Поэтому виконтесса не хотела ссориться с таким человеком.
— Знаете ли, герцог, вы человек бесценный, особенно в таких обстоятельствах, в каких мы теперь находимся. Кардинал Мазарини чванится своею полицией, а она не лучше вашей.
— Если бы я ничего не знал, — отвечал герцог, — так я был бы совершенно похож на Мазарини и не имел бы причины вести с ним войну. Поэтому-то я стараюсь все знать.
— Даже тайны ваших союзниц, если бы у них были такие тайны?
— Вы сейчас произнесли слово, которое было бы перетолковано в дурную сторону, если бы его услышали. Женская тайна! Стало быть, ваша поездка и эта встреча — тайны?
— Объяснимся, герцог, потому что вы правы только наполовину. Встреча случилась совершенно неожиданно. Поездка составляла тайну, и даже женскую тайну, потому что о ней никто не знал, кроме меня и принцессы.
Герцог улыбнулся. Мастерская ее защита нравилась его проницательности.
— А Лене? — сказал он. — А Ришон? А маркиза де Турвиль, а виконт де Канб, которого я вовсе не знаю и о котором слышал в первый раз при этом случае?.. Правда, виконт ваш брат, и вы скажете мне, что тайна не выходила из семейного круга.
Клара начала хохотать, чтобы не рассердить герцога, который уже хмурился.
— Знаете ли, герцог… — начала она.
— Нет, не знаю, а извольте сказать, и если это тайна, то обещаю вам быть скромным не менее вас и рассказать ее только моему штабу.
— Пожалуй, скажу, хотя боюсь заслужить ненависть одной знатной дамы, которую опасно иметь врагом.
Герцог покраснел.
— Что же за тайна? — спросил он.
— В эту поездку, знаете ли, кого назначила мне принцесса Конде товарищем?
— Нет, не знаю.
— Вас!
— Правда, принцесса спрашивала меня, не могу ли я проводить одну особу, которая едет из Либурна в Париж.
— И вы отказались.
— Меня задержали в Пуату необходимые дела.
— Да, вы ждали известий от герцогини де Лонгвиль.
Ларошфуко быстро взглянул на виконтессу, как бы желая прочесть в ее сердце ее мысль, подъехал к ней ближе и спросил:
— Вы упрекаете меня за это?
— Совсем нет, ваше сердце нашло такой превосходный приют, что вы вместо упреков имеете полное право ждать похвалы.
— Ах, — сказал герцог с невольным вздохом, — как жаль, что я не поехал с вами!
— Почему?
— Потому что не был бы в Сомюре! — отвечал герцог таким тоном, который показывал, что у него готов другой ответ, но он не смеет или не хочет высказать его.
Клара подумала:
«Верно, Ришон все рассказал ему».
— Впрочем, — продолжал герцог, — я не жалуюсь на мое частное несчастие, потому что из него вышло общественное благо.
— Что хотите вы сказать, герцог? Я вас не понимаю.
— А вот что: если бы я был с вами, так вы не встретили бы этого офицера, которого после прислал Мазарини в Шантильи… Из всего этого ясно видно, что судьба покровительствует нам…
— Ах, герцог, — сказала Клара дрожащим голосом, взволнованная горьким воспоминанием, — не смейтесь над этим несчастным офицером!
— Почему же?
— Потому что он в несчастии… Он, может быть, теперь уже умер и жизнью заплатил за свое заблуждение или за преданность…
— Он умер от любви? — спросил герцог.
— Будем говорить серьезно. Вы хорошо знаете, что если бы я решилась отдать сердце мое кому-нибудь, так не стала бы искать его на большой дороге… Я говорю вам, что несчастный офицер арестован сегодня по приказанию кардинала Мазарини.
— Арестован! — повторил герцог. — А как вы это знаете? Тоже случайно, нечаянно!