— Правда, — прибавил другой, — даже часовых не видно.
— Эй! — закричал лейтенант. — Ну, просыпайтесь же и подайте нам руки, чтобы мы могли взобраться на стену.
При этой шутке вся линия осаждающих захохотала. Две или три лодки пошли к порту, а из остальных войска выходили на берег.
— Хорошо, — сказал Равальи, — понимаю. Каноль хочет показать, будто его застали врасплох, чтобы не поссориться с королевой. Господа, будем столько же учтивы и не станем убивать его людей. Когда войдем в крепость, щадить всех, кроме женщин. Впрочем, они, может быть, и не станут просить пощады. Дети мои, не забудем, что это дружеская война, зато первого, кто обнажит шпагу, я велю расстрелять.
При этом приказании, отданном с веселостью совершенно французской, все опять захохотали, и солдаты подражали примеру офицеров.
— Друзья мои, — сказал лейтенант, — посмеяться хорошо, но смех не должен мешать делу. Берите лестницы и приставляйте к стене.
Солдаты вытащили из лодок длинные лестницы и подошли к стене.
Тут Каноль встал и с палкою в руках, с шляпою на голове, как человек, вышедший подышать свежим утренним воздухом, подошел к парапету.
Было уже так светло, что его нельзя было не узнать.
— А, здравствуйте, навайльцы! — сказал он, обращаясь к своей роте.
— Здравствуйте, Равальи! .. А, Ремонанк, здравствуйте!
— Ба, да это Каноль! — закричали молодые офицеры. — Наконец-то ты проснулся, барон.
— Что же делать здесь? Здесь живешь спокойно, ложишься рано, встаешь поздно. Но вы, черт возьми, зачем поднялись с зарей?
— Ты, кажется, сам должен видеть, — отвечал Равальи. — Мы осаждаем тебя.
— А зачем осаждать меня?
— Хотим взять твою крепость.
Каноль засмеялся.
— Ты сдаешься на капитуляцию, — спросил Равальи, — не так ли?
— Но прежде мне следует знать, кому я должен сдаться. Каким образом случилось, что навайльцы служат против короля?
— Самым простым образом, друг мой. Мы убедились, что Мазарини дрянной человек и не стоит, чтобы ему служили честные люди, поэтому мы перешли на сторону принцев. А ты?
— А я отчаянный эпернонист.
— Эх, перейди-ка лучше к нам!
— Нельзя… Эй, вы, господа, не трогайте цепей моста. Вы знаете, что на такие вещи можно смотреть издалека, а кто дотронется до них, тому беда! Равальи, скажи им, чтобы они не трогали цепей, — прибавил Каноль, нахмурив брови, — или я велю стрелять. Предупреждаю тебя, Равальи, у меня есть удивительные стрелки.
— Полно, ты шутишь, — отвечал Равальи. — Сдавайся, ведь ты не можешь устоять…
— Нет, я вовсе не шучу. Прочь лестницы! Равальи, прошу тебя, будь осторожен… Ведь ты осаждаешь королевский замок.
— Что ты? Здесь королевский замок?
— Разумеется, посмотри хорошенько, и ты увидишь флаг на бастионе. Ну, вели лодкам отчаливать и спрячь лестницы в лодки, или я велю стрелять. Если ты хочешь переговорить со мною, ступай сюда один или с Ремонанком, и мы поговорим за завтраком. У меня здесь бесподобный повар.
Равальи засмеялся и ободрил людей своих взглядом. Между тем другая рота выходила на берег.
Каноль понял, что наступила решительная минута. Он принял твердый и важный вид, как человек, на котором лежит тяжелая ответственность.
— Остановись, Равальи! — закричал он. — Довольно пошутили! Ремонанк! Ни слова, ни шага вперед, или я прикажу стрелять! И это так же верно, как то, что здесь развевается флаг короля и вы идете против французских лилий!
Соединяя дело с угрозой, он опрокинул первую лестницу, приставленную к стене и поднимавшуюся над стенными зубцами.
Пять или шесть человек взбирались уже по лестнице, все они повалились. Падение их возбудило громкий хохот между осаждающими и между осажденными, точно тут шутили и играли.
В эту минуту условленным сигналом дали знать, что осаждающие разбили цепи, которыми запирался порт.
Тотчас Равальи и Ремонанк схватили лестницу и приготовились спуститься в ров.
Они кричали:
— За нами, навайльцы! На приступ.
— Добрый мой Равальи, — кричал Каноль, — умоляю тебя, остановись!
Но в ту же минуту батарея, до сих пор молчавшая, вдруг заговорила, ядро упало возле Каноля и осыпало его землею.
— Ну, если уж вы непременно хотите, так извольте! — крикнул Каноль, поднимая палку. — Стреляй! .. Стреляй на всей линии!
Тут целый ряд стволов опустился на парапет и огненная лента протянулась над стеною. Между тем гром двух больших орудий отвечал на огонь батареи герцога де Ларошфуко.
Упало человек десять, но их гибель не только не испугала их товарищей, но еще дала им новые силы. Батарея герцога громко отвечала: одно ядро сорвало королевский флаг, другое разорвало офицера из отряда Каноля.
Каноль осмотрелся и, увидав, что солдаты его опять зарядили ружья, закричал:
— Стреляй!
Приказание было исполнено так же скоро, как и в первый раз.
Минут через десять не осталось ни одного целого стекла в Сен-Жорже, камни дрожали и дробились на куски, пушки разбивали стены, пули прыгали по широким камням, и густой дым затемнял воздух, полный криков, угроз и отчаяния.
Каноль заметил, что всего более вредила крепости батарея герцога де Ларошфуко.
— Вибрак, — сказал он, — поручаю вам Равальи, чтобы он не двинулся ни на шаг вперед, пока меня здесь не будет. Я пойду к нашим пушкам.
Каноль побежал к двум орудиям, отвечающим на пальбу неприятельской батареи, сам смотрел за их действиями, сам направлял их. В минуту он сбил три пушки из шести и убил на равнине человек пятьдесят. Остальные, не ожидавшие такого жестокого сопротивления, подались назад и думали уже о бегстве. Герцог Ларошфуко, старавшийся остановить их, получил контузию, у него вышибло шпагу из рук.
Увидав такую удачу, Каноль оставил батарею начальнику артиллерии, а сам побежал туда, где рота навайльцев силилась взять крепость приступом.
Вибрак держался крепко, но получил рану в плечо пулею.
Появление Каноля, встреченное криками радости, удвоило храбрость его солдат.
— Извини, — сказал он полковнику Равальи, — я принужден был оставить тебя на минуту, милый друг, но надобно было разбить пушки герцога де Ларошфуко. Будь спокоен, я опять здесь.
В эту минуту Равальи вел людей своих на приступ в третий раз и, вероятно, не слыхал слов Каноля в стуке оружия и при громе артиллерии. Каноль вынул пистолет из-за пояса и протянул руку к прежнему товарищу, который стал теперь его неприятелем, спустил курок.
Пуля была направлена твердою рукою и верным глазом и прошибла руку Равальи.
— Благодарю, Каноль! — закричал он. — Я заплачу тебе за это!
Но, несмотря на свою храбрость, молодой полковник принужден был остановиться, шпага выпала у него из рук. Прибежал Ремонанк и поддержал его.
— Хочешь, приди ко мне, тебе здесь перевяжут рану? — спросил Каноль. — Мой хирург ничем не хуже моего повара.
— Нет, я ворочусь в Бордо, но жди меня с минуты на минуту, потому что я непременно ворочусь, обещаю тебе. Только получше выберу время.
— Назад! Назад! — закричал Ремонанк. — С той стороны отступают. До свидания, Каноль, вы выиграли первую партию.
Ремонанк говорил правду: крепостная артиллерия нанесла значительный урон отряду Ларошфуко, который потерял человек сто. Морской отряд почти столько же. Самую большую потерю понесла Навайльская рота, потому что для поддержания чести мундира она шла впереди городской милиции советника Эспанье.
Каноль поднял пистолет.
— Прекратить огонь! — закричал он. — Пусть их отступают спокойно. Нам нельзя терять патронов.
Действительно, выстрелы были потеряны, потому что осаждавшие отступали очень поспешно, оставляя мертвых, и уносили только раненых. Каноль начал считать свою потерю: у него было шестнадцать раненых и четверо убитых. Сам он не был даже оцарапан.
— Вот, — говорил он через четверть часа, принимая нежные ласки Наноны, — вот, меня заставили заслужить патент коменданта! Какая нелепая резня! Я убил у них человек полтораста и раздробил руку лучшему из друзей моих, чтобы его не убили.