— Кто идет? — закричал он громким голосом.
— Не отвечайте ему, — сказал Мельере. — Вперед!
— Кто идет? — закричал часовой во второй раз, взводя курок.
— Кто идет? — повторил он в третий раз и прицелился.
— Стреляй в него! — сказал Мельере.
В ту же минуту град пуль посыпался из роялистских рядов. Часовой пошатнулся, выпустил из рук мушкет, который покатился в ров, и упал, закричав громко:
— Неприятель!
Один пушечный выстрел отвечал началу неприятельских действий. Ядро просвистело над первым рядом солдат, попало во второй и третий, опрокинуло человека четыре и рикошетом убило одну из лошадей в карете Анны Австрийской.
Продолжительный крик ужаса раздался в группе, которая охраняла их величества. Король, увлеченный общим движением, подался назад. Анна Австрийская едва не упала в обморок от бешенства, а Мазарини — от страха. Отрезали постромки убитой лошади и лошадей уцелевших, потому что они начинали беситься от испуга и могли разбить карету. Десять телохранителей запряглись и оттащили экипаж на такое место, куда не могли долететь ядра.
Между тем комендант открыл батарею из шести орудий.
Когда маршал де ла Мельере увидел эту батарею, которая могла в несколько секунд истребить все три его роты, он понял, что бесполезно продолжать атаку, и велел бить отбой.
В ту минуту, как королевский отряд начал отступать, в крепости прекратились оборонительные действия.
Маршал воротился к королеве и предложил ей выбрать для главной квартиры какое-нибудь место в окрестности.
Королева увидела на другой стороне Дордони маленький уединенный домик, едва видный из-за деревьев и очень похожий на замок.
— Узнайте, — сказала она Гито, — кому принадлежит этот домик, и попросите в нем гостеприимства для меня.
Гито тотчас поскакал, переправился через реку на пароме изонского перевозчика и скоро вернулся к королеве.
Он доложил, что никто не живет в доме, кроме управляющего, который отвечал, что дом принадлежит герцогу д'Эпернону и потому предоставляется в полное распоряжение ее величества.
— Так поедем, — сказала королева. — Но где же король?
Позвали маленького Людовика XIV, который стоял в стороне. Хотя он старался скрыть слезы, однако же видно было, что он плакал.
— Что с вами, государь? — спросила Анна Австрийская.
— Ничего! — отвечал он. — Но когда я буду королем… горе тому, кто оскорбит меня!
— Как зовут коменданта? — спросила королева.
Никто не отвечал. Никто не знал, как его зовут.
Спросили у изонского перевозчика, он отвечал, что коменданта зовут Ришоном.
— Хорошо, — сказала королева, — я не забуду этого имени.
— И я тоже, — прибавил юный король.
XV
Сто человек из королевского отряда переправились через Дордонь вместе с королем и королевою. Прочие остались при маршале де ла Мельере, который, решившись взять Вер, ждал прибытия армии.
Едва королева успела расположиться в домике, который стараниями Наноны превратился в удобное и почти великолепное жилище, как явился Гито и доложил, что какой-то капитан ради весьма важного дела просит аудиенции.
— Как его зовут? — спросила Анна Австрийская.
— Капитан Ковиньяк.
— Он в моей армии?
— Не думаю.
— Так справьтесь, и если он не на моей службе, то скажите, что я не могу принять его.
— Прошу позволения не быть согласным в этом случае с вашим величеством, — сказал кардинал Мазарини, — но мне кажется, если он не из вашей армии, то именно поэтому надобно принять его.
— Для чего?
— А вот для чего: если он из армии и просит у вашего величества аудиенции, то он, наверно, прекрасный подданный. Напротив, если он из неприятельской армии, то, может быть, изменник. А в теперешнем положении нельзя пренебрегать изменниками, потому что они могут быть очень полезны.
— Так велите ему войти, — сказала королева, — если таково мнение кардинала.
Капитана тотчас ввели. Он вошел с ловкостью и развязностью, которые удивили королеву, привыкшую производить на всех окружавших ее совершенно другое впечатление.
Она осмотрела Ковиньяка с головы до ног, но он бесстрашно вытерпел королевский взгляд.
— Кто вы? — спросила королева.
— Капитан Ковиньяк.
— Кому вы служите?
— Вашему величеству, если позволите.
— Позволю ли я? Разумеется, позволяю. Впрочем, разве есть во Франции какая-нибудь другая служба? Разве во Франции две королевы?
— Разумеется, нет; есть только одна королева — та, к стопам которой я имею счастие в эту минуту принести всю мою преданность. Но есть два мнения, по крайней мере, так показалось мне…
— Что хотите вы сказать? — спросила Анна Австрийская, нахмурив брови.
— Хочу сказать вашему величеству, что я прогуливался здесь в окрестностях, на холме, с которого видна вся страна, и любовался местоположением, которое, как сами вы вероятно заметили, очень живописно, когда показалось мне, что комендант Ришон принимает вас не с должным почтением. Это убедило меня в одном обстоятельстве, о котором я уже догадывался, то есть, что во Франции два мнения: роялистское и еще другое. Ришон, верно, принадлежит к другому.
Лицо Анны Австрийской еще более омрачилось.
— А, так вот что вам показалось, — сказала она.
— Точно так, ваше величество, — отвечал Ковиньяк с самым искренним простодушием. — Сверх того, мне показалось еще, будто бы пушечное ядро вылетело из крепости и попало в лошадей вашей кареты.
— Довольно… Неужели вы просили у меня аудиенции только для того, чтобы рассказывать мне ваши нелепые замечания?
«А вы не учтивы, — подумал Ковиньяк, — так вы заплатите мне дороже».
— Я просил аудиенции, желая сказать вашему величеству, что вы великая королева, и что я более всех удивляюсь вам.
— В самом деле? — сказала королева сухо.
— Уважая это величие, и, следовательно, удивляясь ему, я решился вполне посвятить себя службе вашей.
— Благодарю, — отвечала королева с иронией.
Потом повернулась к Гито и прибавила:
— Вывести этого болтуна!
— Извините, ваше величество, не нужно выгонять меня, я уйду и сам, но если я уйду, вы не возьмете Вера.
Ковиньяк, очень ловко поклонившись королеве, повернулся и пошел к дверям.
— Ваше величество, — сказал Мазарини потихоньку, — мне кажется, вы напрасно выгоняете его.
— Вернитесь, — сказала королева Ковиньяку, — и говорите. Вы очень странны и забавляете меня.
— Вы слишком милостивы, — отвечал Ковиньяк, кланяясь.
— Что говорили вы о Вере?
— Если вашему величеству, как я заметил сегодня утром, непременно угодно быть в Вере, то я долгом почту ввести вас туда.
— Каким образом?
— В Вере полтораста человек принадлежит мне.
— Вам?
— Да, мне.
— Что это значит?
— Я уступаю их вашему величеству.
— А потом?
— Что будет потом?
— Да.
— Потом, мне кажется, очень легко с сотнею солдат отпереть одни ворота.
Королева улыбнулась.
— Он не глуп, — сказала она.
Ковиньяк, вероятно, угадал комплимент, потому что поклонился во второй раз.
— А что вы за них хотите? — спросила она.
— Немного! По пятисот ливров за каждого. Я сам так платил им.
— Хорошо.
— А мне что же?
— А, так вы просите еще и себе?
— Я гордился бы местом, полученным от щедрот вашего величества.
— А какое место желаете?
— Хоть коменданта в Броне. Мне всегда хотелось быть комендантом.
— Согласна.
— В таком случае, дело улажено, кроме одной маленькой бумажки.
— Какой?
— Не угодно ли вам подписать эту бумагу, которую я уже приготовил в надежде, что услуги мои будут приняты милостиво?
— А что это за бумага?
— Извольте прочитать.
Ловко округлив руку и почтительно преклонив колено, Ковиньяк подал бумагу.