«Я пропала», — подумала она.
Но почти в ту же минуту ее быстрый, находчивый ум вернулся к ней, и она улыбнулась. С необыкновенной быстротой она схватила стакан, приготовленный для Каноля, и бросила его в сад; вынула из футляра золотой бокал с гербом герцога, поставила его прибор возле своего; потом, дрожа от страха, но с улыбкою на лице спустилась по лестнице и подошла к двери в ту самую минуту, как раздался громкий и торжественный удар.
Франсинетта хотела отпереть дверь, но Нанон удержала ее руку, оттолкнула и с быстрым взглядом, который у уличенных женщин так хорошо дополняет мысль, сказала:
— Я ждала герцога, а не Каноля. Подавай ужин, скорей!
Потом она сама отперла и, бросившись на шею человеку с белым пером, лицо которого приняло самое суровое выражение, воскликнула:
— А, стало быть, сон не обманул меня! Пожалуйте, дорогой герцог, все готово, будем ужинать.
Д’Эпернон стоял в недоумении; но ласки хорошенькой женщины всегда приятны, поэтому он позволил ей поцеловать себя.
Однако, вспомнив тотчас, что имеет в руках неотразимые доказательства измены, он отвечал:
— Позвольте, сударыня, прежде ужина нам непременно нужно объясниться.
И, сделав знак рукой своим спутникам, которые почтительно отошли, впрочем, недалеко, сам он вошел в дом тяжелыми шагами.
— Что с вами, дорогой герцог? — спросила Нанон с веселостью, разумеется притворной, но очень похожей на настоящую. — Не забыли ль вы чего-нибудь здесь с прошлого раза, что так внимательно осматриваете комнату?
— Да, я забыл сказать вам, что я не такой дурак, как Жеронт, которого выставляет господин Сирано де Бержерак в своих комедиях. Забыв сказать вам про это, я лично являюсь, чтобы вы в этом убедились.
— Я вас не понимаю, монсеньер, — сказала Нанон очень спокойно и простодушно. — Объяснитесь, прошу вас.
Герцог поглядел на два стула, со стульев взгляд его перешел на два прибора, с двух приборов на две подушки и тут задержался дольше. Лицо герцога покраснело от гнева.
Нанон предвидела все это и ждала последствий осмотра с улыбкой, которая позволяла увидеть ее зубы, белые как жемчужины. Только эта улыбка отзывалась чем-то болезненным; и эти белые зубки ее, верно б, скрежетали, если бы не были сжаты от страха.
Герцог посмотрел на нее грозно.
— Я всегда с удовольствием жду вашу милость, — сказала Нанон с прелестным поклоном. — Что вы хотели знать?
— Моя милость с удовольствием хотела бы знать, зачем вы приготовили ужин?
— Я уже вам сказала, что видела сон… видела, что вы будете у меня сегодня, хотя и приезжали вчера. А сны никогда не обманывают меня. Я приказала приготовить ужин для вас.
Герцог сделал гримасу, которую хотел выдать за насмешливую улыбку.
— А эти две подушки? — спросил он.
— Значит, вы, монсеньер, намерены вернуться ночевать в Либурн? Выходит, на этот раз мой сон обманул меня: он возвестил мне, что вы останетесь.
Герцог сделал новую гримасу, еще более многозначительную, чем первая.
— А ваш очаровательный наряд, сударыня? А эти благовония, духи?
— Одета я, как и всегда, когда принимаю вас, герцог. Духи же эти из саше испанской кожи, которые я храню в моих шкафах; вы часто говорили мне, монсеньер, что предпочитаете эти духи всем прочим, поскольку именно этот аромат больше всего любит королева.
— Так вы ждали меня? — продолжал герцог с усмешкой, полной иронии.
— Что такое, монсеньер? — сказала Нанон, тоже нахмурив брови. — Кажется, прости меня Боже, вы намереваетесь осматривать мои шкафы? Уж не ревнивы ли вы, сударь?
И она расхохоталась.
Герцог принял величественный вид.
— Я ревнив! О нет! Слава Богу, в этом отношении никто не может посмеяться надо мною. Я стар и богат; стало быть, я создан для того, чтоб быть обманутым. Но тем, кто меня обманывает, я хочу, по крайней мере, доказать, что я не дурак.
— Интересно знать, как вы это докажете? — спросила Нанон.
— О, это совсем нетрудно; я покажу им только вот эту бумажку.
И герцог вынул из кармана письмо.