Глава 3
Цифры вновь поплыли перед глазами Элизабет. Она раздраженно откинула в сторону карандаш и неимоверным усилием воли заставила себя вчитаться в данные финансового отчета. Сегодня понедельник — не самый оживленный день. Магазин открылся полчаса назад, но посетителей пока не было. Элизабет решила использовать высвободившееся время для проверки бухгалтерии. Момент для такой работы самый подходящий — во второй половине дня мог нагрянуть с инспекцией господин Адам Кавано. Расположенный в фойе отеля «Кавано» магазин, открытый Элизабет по приобретенной у владельца отеля лицензии, также подлежал проверке. К приезду шефа стоило подготовиться основательно.
Но вот беда: как ни вглядывалась Элизабет в цифры, аккуратно вписанные в колонки бухгалтерской книги, как ни искала нужные формулировки для анализа финансовой ситуации, мысль ускользала. Вновь и вновь она возвращалась к разговору с сестрой. Тем субботним утром Лила бросила семя в плодородную почву, и, что бы там ни говорила Элизабет, оно дало всходы. Росток креп и тянулся к солнцу. «Что поделаешь, — со злостью подумала Элизабет, — добрые всходы надо пестовать и лелеять в надежде на урожай, не то зачахнут, а вредные сорняки растут, и чем больше с ними борются, тем упорнее они пробиваются к свету».
Элизабет не кривила душой, запретив Лиле думать о публикациях в журнале. В субботу утром даже под пыткой Элизабет не согласилась бы записать свою последнюю фантазию о конюхе и аристократке, но тогда она еще не остыла после ссоры с сестрой. В тот момент изложить на бумаге сокровенные мечты, рожденные в дремотном дурмане, казалось ей кощунством, сродни осквернению дома, где она жила с детьми, спальни, где когда-то делила ложе с Джоном. Но день катился к вечеру, и Элизабет вновь и вновь мысленно возвращалась к предложению Лилы, и мало-помалу идея перестала казаться пугающей. Она забавлялась, успокаивая себя тем, что это всего лишь игра. Она поехала с детьми на прогулку, и почему-то ей не хотелось возвращаться домой, туда, где рядом мог оказаться Тед Рэндольф. Она постаралась задержать ребят в городе как можно дольше. Но странное дело: когда они наконец вернулись домой и Элизабет отметила, что соседского джипа нет на месте, она, вместо того чтобы обрадоваться или, на худой конец, вздохнуть с облегчением, испытала досаду и злость. И все же Элизабет не зря устроила детям долгожданный отдых. Каждый из них поблагодарил ее перед тем, как пойти спать. Все это, конечно, очень приятно, если бы не унылая точка в конце дня: как обычно, уложив детей, она вернулась в спальню, разделась и легла спать… одна. Оставалось только выключить свет.
И вот тогда Элизабет решилась. Достала из тумбочки тетрадь с перекидными листами и начала описывать словами картины, которые постоянно рисовала в воображении. Она так увлеклась, что забыла о времени. Слова, казалось, рождались споро и сами собой укладывались на листы строчка за строчкой. Перо без усилий бежало по бумаге, словно то было не перо, а волшебная палочка из сказки, которую она только что вспомнила или сочинила… теперь трудно сказать.
Описания характеров, одежды, окружения — все давалось ей легко. Наверное, потому, что она отчетливо видела все это внутренним зрением. Была лишь одна заминка — некоторые слова было трудно записывать: те, что обычно не произносятся вслух. Анатомические термины или глаголы, непосредственно связанные с сексом. Но Элизабет заставила себя написать и их. К тому времени как она поставила многоточие в конце последнего предложения, тело ее было влажным от пота, а сердце билось в том же ритме, в котором оно бьется, когда занимаешься любовью.
Отложив ручку в сторону, Элизабет перелистала тетрадь и, вернувшись к началу, перечитала написанное. Затем, откинув одеяло, резко встала, вырвала страницы, смяла их, пошла в ванную и там методично порвала на мелкие кусочки.
Этот рассказ был сродни наркотику. Лила, наверное, сошла с ума, предложив ей этим заняться, а Элизабет так же безумна, как и сестра. Раздраженная, злая, стыдясь себя, Элизабет вернулась в спальню и выключила свет. Она честно старалась уснуть, но заработала лишь головную боль. Не находя себе места, переворачиваясь с боку на бок, Элизабет убеждала себя, будто созданный ею этюд был настолько плох, что его невозможно читать. Но в глубине души она знала: это не так. Элизабет порвала его только потому, что он был слишком хорош.
Двадцать девять лет она прожила на белом свете в полном согласии с собой и внешним миром и до сих пор не знала, какими грязными мыслями заполнен ее внутренний мир.