Наши губы слились в яростном поцелуе. Его язык сплетался с моим. Он грубо прижал меня к стене, появившейся невесть откуда: раньше ее тут не было. Он с трудом сдерживал желание. Его страсть возбуждала меня, заставляя вздрагивать от вожделения.
Он прокладывал тропинку из поцелуев по моему горлу вниз, пока горячий алчущий рот не сомкнулся вокруг моего соска. Я застонала, чувствуя, что глаза у него закрыты. Я знала, что сейчас он делает то, чего ему в этот момент больше всего хочется, и мне вдруг захотелось, чтобы в груди моей появилось молоко, чтобы напоить его, утолить его жажду.
Руки его сжались на моей талии, прежде чем опуститься на бедра. Мне достаточно было лишь попросить, и он удовлетворил бы любые мои желания. Я знала это, но молчала, продлевая изумительное искушение. Кроме того, он предчувствовал и предвосхищал мои желания, забывая о себе. Мне стоило только подумать о чем-то, и он исполнял это.
Он уверенно взял меня и заполнил мое алчущее тело горячим твердым теплом. Он ласкал меня, подводя к краю сознания. Его руки и рот были повсюду.
Он не признавал никаких запретов. Он был создан, чтобы дарить наслаждение. Сила моего освобождения была выше всего, что мне когда-либо доводилось испытывать.
В изнеможении я расслабленно приникла к нему. Нежно и заботливо он гладил меня по волосам, приподнимая их с моих покрытых испариной плеч… Наконец черты его слились со всепрощающей и всеприемлющей тьмой, он оставил меня и растаял в том мраке, откуда вышел.
Я никогда не видела лица моего восхитительного любовника, никогда не слышала его голоса. И все же я узнаю его, когда он придет ко мне снова.
Непрерывный гул в голове не растаял вместе с исчезновением безликого любовника. Этот гул был у нее в крови, подобно тому как обезболивающее наркотическое вещество задерживается в организме, напоминая о себе и после того, как боль ушла.
Еще не вполне проснувшись, Элизабет открыла глаза. Состояние было как после хорошей пьянки. Не вполне понимая, где она и что с ней, Элизабет огляделась. Постепенно сон отпускал ее. Но, боже, какой усталой она себя чувствовала! Руки и ноги налились свинцом, на влажных губах застыла идиотская улыбка. Совершенно обессиленная, вялая, она не могла заставить себя слезть с кровати. Ночная рубашка промокла от пота и липла к телу. Между ног горел огонь. Соски отвердели.
Внезапно она заморгала, осознав, что шум в голове — не следствие бурной ночи, проведенной с неведомым героем-любовником, а звук, издаваемый бензопилой, доносящийся откуда-то из соседних дворов. Никакого любовника не было: ни загадочного и призрачного, ни настоящего — никакого. Она лежала в постели в одиночестве. И темноты не было. Сквозь щели в жалюзи в комнату пробивался солнечный свет.
Сегодня была суббота. И сегодня вечером у нее свидание с Тедом Рэндольфом.
Тяжело вздохнув, Элизабет опустила ноги на пол. Часы на столике показывали начало десятого. Она дотянулась до халата, лежавшего в изножье кровати, и завернулась в него поплотнее. Поднявшись на ноги, Элизабет с ужасом обнаружила, что они отказываются ее держать.
— Лиле бы это понравилось, — пробормотала она, ковыляя в ванную.
Ничего себе фантазии! Господи! Какой прекрасный пример: некто без лица, голоса, имени и чувства вины. Какая женщина не мечтает втайне о таком удобном партнере хотя бы потому, что с ним все дозволено и можно не думать о последствиях?!
Нет, она явно больна! С нездоровыми, дурными наклонностями. Если бы власти узнали, о чем она мечтает, ее бы тут же лишили материнских прав.
После весьма холодного душа Элизабет спустилась в кухню. Дети с аппетитом поедали сладкие хлопья. Она уже несколько лет, проиграв «сахарную войну», позволяла им есть сладкое вместо продуктов, богатых натуральной клетчаткой. Оправдываясь, она убеждала себя, что постоянный вой по утрам за завтраком тоже здоровья не прибавлял. Она поцеловала и обняла каждого из детей, прежде чем пойти к буфетной стойке с кофеваркой.
— Сегодня вечером праздник, — напомнил Мэтт, набивая рот смесью хлопьев и шоколадного молока: пустых калорий, к тому же разъедающих зубную эмаль.
— Это верно.
Элизабет старалась придать голосу подобающее воодушевление. Всю неделю она старалась не думать о субботнем вечере.
Она не видела Теда с тех пор, как тот проводил ее до дверей кухни в понедельник вечером. Дети ежедневно докладывали ей о самочувствии Пенни и успехах щенков, но о Теде Рэндольфе они ничего не сообщали. Вообще-то она должна была испытывать облегчение оттого, что этот проклятый день наконец настал. Уже завтра утром все будет позади.