После этих слов Сержа в зале воцарилось молчание, молчание, при котором что-то ждали от этой женщины, вцепившейся в барьер, отделяющий судей от публики, но это "что-то" не наступило и Серж продолжал:
- Относительно этой первой "истории" сказано достаточно... Перейдем теперь ко второй. Впрочем, мне мало что следует сказать на сей счет. Какое-то время спустя, я стал думать, что вы провернули дело в Пасси таким же образом, как и в Сент-Адресе. Мне нужны были только доказательства, и они были найдены, потратив все необходимое время и обманув вас, как вы обманывали всех. Подлинной находкой для понимания второй истории стало то, что вы подбросили в этот домик в Пасси "кольцо рабства", найденное вами на вилле в Сент-Адресе! Наконец, у меня оказалась записка, подписанная Роланом Гароди и вновь якобы звавшая Теодору Фарнезе в свои объятия. Та самая записка, подлинность которой эксперты отвергают. Она могла быть написана только вами!
- Ложь!.. Подделка!.. - прошипела мадам Гароди, уже не глядя, на Сержа.
- Мадам, у меня здесь есть доказательство, что вы многократно старались подделать почерк своего мужа. Больше того. Я склеил, восстановил последовательно наброски этой записки. Мсье председатель! Вскройте вот этот конверт. После этого мадам нечего будет сказать!
И Серж упорно посмотрел на мадам Гароди, словно хотел её загипнотизировать, пока служитель передавал конверт председателю суда.
- Мне как раз надо кое-что вам сказать, мсье председатель, сравнительно тихо, на одном дыхании молвила мадам Гароди. - Действительно, я часто пыталась имитировать почерк мужа; об этом он сам меня просил, чтобы я отвечала вместо него на письма его многочисленных корреспондентов и особенно корреспонденток и даже... расписывалась за него!
- Это-все, что я хотел знать! - вскричал Серж. - А теперь, мсье председатель, вы можете порвать конверт: в нем ничего нет!
Присутствующие в зале словно оцепенели. А затем, несмотря, на всю серьезность события, то тут, то там раздались смешки.
- А сейчас ещё несколько слов, несколько положений, - добавил Серж. Об абсолютном доказательстве присутствия мадам Гароди на вилле в Пасси в момент преступления и о доказательстве её преступления. Свершив свое злодеяние, мадам Гароди спустилась в кухню и, испытывая жажду, выпила свежей воды из-под крана, налив её в стаканчик из шкафа по соседству. Только мадам Гароди ошиблась и поставила обратно свой стаканчик неправильно по сравнению с остальными... Я дал его на осмотр эксперту. Он обнаружил на стаканчике отпечаток, в важности которого нельзя ошибиться, - отпечаток пальцев убийцы.
- Это - неправда! - вскричала несчастная женщина в последнем порыве самозащиты.
- Почему вы сказали: "Это - неправда!"? Не потому ли, что у вас на руке нитяные перчатки? Но ваша перчатка оставила свой след на стаканчике. Он обличает вас сильнее признания!
- Выходит, - прервал Сержа председательствующий, - нитяные перчатки носит только мадам Гароди?
- Нет. Но она носила их часто. И надела их в тот день, что легко определить, ибо у её перчатки на мизинце правой руки был шов, который мы обнаружили и на стаканчике! Впрочем, вот она, эта перчатка! Вы, мадам, напрасно её потеряли на лестнице в тот роковой вторник, когда ушли из моей квартиры.
И Серж продемонстрировал перчатку, вынутую из небольшого пакета, который находился в кармане его пиджака.
- На этот раз перчатка здесь, - сказал он. - Не так, как с предшествующими бумагами!
Со стороны мадам Гароди донеслось какое-то хриплое дыхание, послышался глубокий стон. Она поднялась над барьером, но внезапно рухнула на пол. Тереза была мертва, сердце её не выдержало.
Сержа как будто нисколько не взволновала эта смерть, приведшая в смятение всех собравшихся в зале суда. Люди устремились к выходу, и заседание суда, снявшего все обвинения с Сержа, было прекращено. Он поведал мне с невообразимым хладнокровием:
- Самое замечательное здесь то, что перчатка - подделка! Я купил её сегодня утром и сам сделал этот шов! - Что правда, так это то, что на стаканчике действительно есть отпечаток нитяной перчатки и шва! Следовательно, я ничем не рисковал, фабрикуя недостающую мне улику! Эта ужасная женщина изобретала улики против Теодоры Фарнезе, которую стоит пожалеть. В борьбе с мадам Гароди я использовал её же оружие! Только мои улики были менее фальшивыми, чем её доказательства!
Часть II
НОВЫЕ ЖЕНЩИНЫ - НОВЫЕ ДЕНЬГИ
В ШОТЛАНДИИ
Рассказывает Серж
Лето и осень уступили место зиме. По совету врачей я временно поселился в горах Швейцарии. Правда, морозы там были не "сибирскими", но все же достаточно ощутимыми, и, казалось, что такая зима мстит за летне-осеннее благоденствие, что сама природа взбунтовалась и не хочет, чтобы любовь была беспрерывной, будь то любовь к 22-летней Иване, или любовь к зрелой женщине - Терезе. Мне казалось, что Ивана искренне меня любила.
Положение с Терезой было сложнее: "безмужняя" замужняя Тереза искала не просто наслаждений "на стороне", а на самом деле тосковала о единственно любимом. Но тут я выразился крайне неточно. Терезе недостаточно было иметь единственного любимого. В её душе уживались принципы современного общества и матриархата. Поэтому-то она и заблудилась "меж трех сосен", не зная, кого в конечном счете, предпочесть: отвергающего её супруга и меня, влюбленного в нее. Убивая своего мужа, чтобы отомстить за пренебрежение ею как женщиной, она из ревности убила и Ивану.
Тереза оставила, как бы чувствуя приближение своего конца, завещание: половина её состояния, то есть около шести миллионов франков, отходила её дочери, Анне Дюбрей, жившей в Женеве со своим мужем; вторая половина передавалась мне, как "другу семьи Гароди". Вначале я хотел было не прикасаться к этим деньгам, а потом подумал: зачем так? Полтора миллиона франков оставил себе, а полтора - перевел Артуру. В нашем бизнесе "женские игры" - доходы мы делили поровну.
...Где-то в окутанной туманами Шотландии жила ещё одна женщина, которая, в первую же ночь её пребывания в Париже, пришла ко мне в постель, и мне никогда не забыть ту бурную ночь, которая показалась нам обоим, Цинтии и мне, слишком короткой. Да, то была сама леди Цинтия, баронесса Кэрвью. Мне стало ясно, что она - ничто без меня, а я, тем более, - ничто без нее.
Спустя год после нашего первого свидания меня встречала у порога своего замка Кэрвью баронесса леди Цинтия.
...Она, должно быть, увидела меня издалека и подскакала на горячем вороном коне. Амазонки на ней не было: одета она была в обычную городскую одежду, и никто её не сопровождал.
Остановив коня, она соскочила с седла, и мы сжали друг друга в объятиях. Я нежно поцеловал её.
Ее престарелый муж, до последнего дня своей жизни державший леди Цинтию на "сухом пайке", скончался с полгода тому назад. Единственная законная владелица замка Кэрвью леди Цинтия вынуждена была отказаться от своих амурных проказ в Эдинбурге (приходилось считаться с общественным мнением округи). А вообще-то, как мне сразу показалось, леди Цинтия просто повзрослела, как говорится, "перебесилась" и её тянуло к настоящему домашнему очагу.
А тут - и как раз вовремя - появился я. Леди Цинтия меня буквально зацеловала. Она целовала меня в губы, в щеки, в лоб, не забывая проверять, достаточно ли взбунтовалась против её лона моя мужская плоть. Эти проверки, очевидно, и навели её на очень интересную мысль: взять меня себе в мужья! Тут и я не растерялся, сделав ей официальное предложение, руки и сердца.
Что последовало потом, догадаться не трудно. Поужинав вдвоем в старинной столовой, рассчитанной минимум на много персон, мы отправились в спальню, куда меня, естественно, вела баронесса леди Цинтия, так как я туда дороги ещё не знал.
Дрожа от едва сдерживаемого желания, она позволила себя раздеть донага, но наотрез отказалась дать мне снять с её стройных ножек желтые колготки. Я решил с ней не спорить: тем более, что эти желтые колготки приятно контрастировали с яркой белизной её роскошного тела. Я любил её всю ночь, и опять эта ночь оказалась очень короткой, хотя на дворе уже стоял апрель. "Я нарожу тебе множество сыновей, чтобы удовлетворить твою любовь к сыновьям, а себе нарожу только трех дочерей, и у нас будет многодетная семья".