– Тамара! – тут как тут этот самый муженек. – Как не срамно-то тебе? Что люди подумают о нас?
– А ты тоже разденься. Вот тогда люди что-нибудь подумают о нас.
– Ну и семейка! – хмыкнула Варвара Петровна и, еще раз глянув на меня, ушла.
Андрей с ходу начал восторженную песнь о Конаково. Тут и ландшафт самобытный, и люди удивительные, и села близко. Можно пешком дойти, а там, он убежден, он быстро наберет необходимый материал.
– Юноша, а где и чем мы будем завтракать? Я сыта твоим материалом не буду.
Мужа особенно (и отчего только?) возмутило мое обращение к нему:
– Я далеко уже не юноша. Я пришел к тебе зрелым мужем.
Лицо покраснело, руки затряслись. И как я тут же захохотала, когда, не входя в нашу комнату, Варвара сказала:
– Юноша, нечего орать попусту. Идите к столу! Картошка стынет. Нормальные люди-то уже к обеду собираются, а они о завтраке хлопочут.
Молодая картошка, обильно политая сметаной, усыпанная укропом, свежепросольные огурцы, холодное отварное мясо и большая трехлитровая банка молока.
– Хлебушек у нас очень вкусный. Наш пекарь хоть и армянских кровей, но выпекает его по нашим правилам. Кушайте, кушайте. Потом уговоримся, как дальше-то жить будем.
«Уговорились» вечером. Осип истопил баню. Никогда я так не мылась. У Варвары руки сильные. Она буквально истязала мое тело горячим веником. Прохаживаясь по бокам, ягодицам, приговаривала:
– Я – ядрена девка, молодцам услада, – и хрясть по попе.
Осип достал из подпола большущую бутыль с мутноватой жидкостью, Варвара накрыла на стол. Мы с Андреем в это время пили домашний квас на крыльце. Городок затих. Лишь изредка тишину нарушали лай собак и гудки пароходов на водохранилище.
– За постой я с вас буду брать по семьдесят копеек с каждого, – Варвара в доме была полновластной хозяйкой. – За стол, не обессудьте, по рублю. С огорода можешь (это уже персонально ко мне) брать зелень, огурец. В теплицу чтоб ни ногой. А то…
– Чего ты молодую пугаешь? – Осип выпил много, но был трезв и добр.
– Не пугаю. Просто они, городские, в нашем деле простаки. А недаром говорят: простота хуже воровства.
– Вот оно, – вскинулся Андрей. – Ты видишь, Тамара, какой глубинный смысл вложила эта женщина в слово «простота». Простота – это синоним неумения.
– Чего это он? – Варвара от удивления забыла проглотить кусок домашней тушенки и оттого прошамкала.
– Не обращайте внимания. Это бывает с ним.
Осип перекрестился:
– Ох, и тяжело тебе, милая, с больным-то.
Андрей как будто и не слышал их. Он продолжал экзальтировать. Лишь граненый стакан, великое изобретение корсаров, сунутый ему под нос, остановил поток словес пустопорожних. Ох уж эти «лирики»!
Итак, мы определились с бытом, мы выяснили, что собирать материал можно и не отдаляясь далеко от дома. Мы наконец успокоились и попросились спать. Мы – это, естественно, мой муж. Не я же!
Самогонка, настоянная на чесноке, сильна, черт возьми! Градусов пятьдесят. А то и больше.
Я спала одна. Андрея уложили в «холодке» в сенях.
– Проспится, умнее станет, – резюмировал его выступление Осип.
Я хоть и не филолог, обратила внимание, что эти люди употребляют обычные слова в необычном значении. Например, Осип говорил о своем напарнике в кузнице: «С утра он глуп как пень. Может и руку отбить молотом. После обеда он уже не круглый дурак. Сытость ему ума прибавляет. Но ежели в обед чарку примет, то и совсем поумнеет».
У Варвары корова умна, когда ее доят вовремя.
– Наша Пеструшка ума лишается, если я к дневной дойке не поспеваю. Наш Ванька пастух так и говорит: «Дура твоя Пеструшка».
Жизнь в провинции стала налаживаться. Утром следующего дня я оторвала листок календаря – 13 июня.
– Тамара, – с лицом, будто ошпаренным, и голосом трагика из театра Шекспира передо мною, лежащей на раскладушке посреди грядки с огурцами, стоит Варвара. – Тамара, твой-то чего учудил! Чего учудил-то!
– Изнасиловал дочь директора завода? – пошутила я.
– Хуже.
– Убил кого-нибудь?
– Все вам, городским, шутки шутить. Напился пьяным с биндюжниками с пристани и начал танцевать при народе голышом. Срам какой!
Вот вам и воспитание мамы-любовницы-тети.
– Где он?
– Его мужики скрутили и в сарае заперли. Иди, вызволяй мужа! Мужики говорили, я слышала, его в грязи изваляют и по улице поведут домой.
Мои чувства пришли в полный хаос. С одной стороны, все же Андрей муж мне, с другой – так хотелось, чтобы этот глубоко развращенный человек получил урок на всю жизнь.