Петя почтительно склонился к марвихеру. Язык не поворачивается так называть мужчину в очках. Он что-то прошептал и глазами показал на меня. Мужчина кивнул и сделал жест рукой, обозначавший одно: «Вали вон отсюда. Обмен информацией окончен».
– Присаживайтесь, сударыня. Чего желаете? Пиво? Водка? А может быть, сударыня пьет исключительно кальвадос? Так мы мигом. Для такого-то гостя.
Я молчу.
– Так вы по какому вопросу ко мне?
Точь-в-точь как в кино.
– Вы, уважаемый, купили у Пети брошь.
Молчит человек с бородкой. Ни один мускул не дрогнул на его холеном лице.
– Эта брошь мне досталась по наследству, а Петя просто украл ее у меня.
– Это его профессия, – улыбнулся широко.
– Продайте мне ее. Я хорошо заплачу.
– Милая, не имею чести знать, как вас зовут, я марвихер. Покупаю, чтобы продать. Нет твоей броши у меня. И слава Богу. Несчастье она приносит. Кому продал, скажу, а вернуть не могу. Пивка?
Вышла из пивной и стою, как столб. Мою брошь купил мой теперешний муж. Наваждение какое-то. Уважаемый в обществе человек – и пользуется услугами перекупщика краденого…
– Так, я пошел, – я совсем позабыла о Пете.
– Давай, Петя, где-нибудь посидим, выпьем. Есть за что.
– Шутки шутишь, – секунду подумал. – А впрочем, по шли. Знаю я одно место, где я не буду выглядеть как белая ворона.
Кто из обычных граждан знает об этом заведении? Думаю, никто. В полуподвальном помещении разместился кабак. Иначе это назвать нельзя. Низкий сводчатый потолок затянут маскировочной сеткой, столы из толстых досок и лавки подобающие. И, что удивительно, на стенах отличные литографии. Ленинградские пейзажи. И ни на одном нет ни одного человека. Народу в кабаке тоже нет. Петя пояснил – вечером тут свободных мест не будет.
Забыла сказать, пропустили нас по паролю. Этакий андеграундный ресторан. В духе времени.
Как там нас накормили! Думаю, и в ресторане гостиницы «Астория», где отъедаются одни иностранцы, так не кормят.
Пробыли мы с Петей там до тех пор, пока он не сказал:
– Наше время кончилось. Паханы сейчас подтянутся.
Так я сподобилась побывать в притоне. Свой мир со своими правилами. Мой муж кичится тем, что он в числе сильных мира сего. Знает ли он и иже с ним об этом мире? Думаю, они не знают. Кто-нибудь знает, но и эти не смеют внедряться сюда…
История с брошью стала той точкой, от которой мы с Евгением начали путь к трагедии.
– Ты много пьешь. И вот результат. У тебя галлюцинации. Какая брошь?! Какой скупщик краденого?! Ты отдаешь отчет своим словам? Ты забыла, кто я, – тут он переходит в крик, и лицо его искажает гримаса гнева. Но крепка память этого мужлана о бутылке, разбитой о его голову. Сник. Отвел глаза.
На этот раз разошлись мирно. Это надо же! До какого состояния дошла наша совместная жизнь! Года не прожили под одной крышей. Но я терплю. Что держит меня тут? Моя квартира ничем не хуже. Прислуга? Я сама еще не инвалид. Во дворе будка с милиционером? Меня охранять не надо. Я лучше стала жить с материальной точки? Ничего подобного. Я даже не знаю, сколько получает мой муж. Я же вынуждена отчитываться перед ним за каждую истраченную копейку.
Да что это я! Не в моих правилах жаловаться и ныть. Я его дожму. Тот, из подвала, не соврал. Такие не лгут. Дожму, чего бы мне это ни стоило.
Лето прошло. Мой благоверный на три недели улетал с какой-то делегацией в ГДР.
– Нас сам Хонеккер принимал, – важничал он, сидя в одних трусах по колено на табурете у открытой балконной двери.
Что мне этот немец? Хоть Папа Римский вас принимал. Мне от этого ни холодно ни жарко. Он, то есть мой муж, по заграницам мотается, а мне сиди в городе.
Плюнула на все и поехала с Виктором в Карелию. Там у КБ своя база отдыха. Вот где я отдохнула и душой и телом.
Погодка выдалась на славу. Можно было купаться, загорать. Небольшие домики стоят в лесу. Дом на две пары. Там же ниша с газовым таганком. Хочешь – иди в столовый корпус и ешь там. Хочешь – готовь сам. Дают лодку, рыболовные снасти. Есть и телевизор. Наши умельцы соорудили такую антенну, что можно смотреть финские передачи. Ничего сверхинтересного.
Как мы радовались с Виктором, когда кому-либо из нас удавалось поймать рыбешку! Долгие прогулки по лесу не утомляли. Утомляли в хорошем смысле только ночи. Домой я возвращалась в самом наилучшем расположении. Виктор на перроне Московского вокзала обронил:
– Я ведь теперь одинок. Дверь моего дома для тебя открыта и днем и ночью.
Не знала я, что он развелся. Даже партком, наш местный блюститель нравов, обошел этот факт сторонкой. Виктор был все-таки большая величина в своей области.