Софья Иванрвна извлекла из своей шкатулки одно из Костиных писем и нашла в нем интересующие их строки.
— Вот же он пишет «…мы с женой занимаемся на дому у профессора Ленинградской консерватории Елены Викторовны Де-Вос-Соболевой…»
— Вот и хорошо, — обрадовался Флеров, — если сами не смогут, то через Елену Викторовну подыщут тебе педагога. Но ехать надо немедленно, чтобы все успеть за лето, а то, когда начнутся занятия, ни одна учительница пения уже не возьмет…
Веру к отъезду готовили так, точно она ехала на Северный полюс. Покупали теплые вещи, шили теплое белье, приобрели меховую шапку. Все было сложено в знаменитую плетеную корзину, которую Софья Ивановна когда-то привезла из Нижнего Новгорода. Теперь этой корзине предстоял путь еще длиннее — от Благовещенска до Ленинграда.
И вот поезд подходит к перрону Ленинградского вокзала. Поезд остановился. В вагоне поднялась обычная суета. Верочка выскочила в коридор и высунулась в окно. Она искала глазами брата, но как его узнать? На известной ей фотографии он был снят совсем ребенком…
Верочку охватило волнение. На перроне столько встречающих… И вдруг… Неужели ей показалось? Она увидела лицо своей матери!
— Костя!..
— Вера!..
Через мгновение Верочка была в объятиях брата, с которым рассталась 16 лет назад.
— Я бы тебя среди тысячи узнала, — захлебывалась слезами Верочка.
— Не сомневаюсь… Ведь у меня черты Никитиных… Но тебя я тоже сразу узнал — типичная Давыдова, копия отца!
Верочка в первый же день приезда рвалась скорее осмотреть город, но Костя ее не пустил, надо было отдохнуть с дороги. К тому же и Косте, и его жене Марии Федоровне не терпелось послушать Верочкин голос. Об ее успехах они уже знали по письмам Софьи Ивановны.
Весь вечер был посвящен пению. Сперва послушали Верочку, затем пели Костя и Машенька. А затем наперебой говорили друг другу комплименты. Больше всех была довольна Верочка, она и не подозревала, что у ее брата такой приятный баритон и никак не могла понять, почему Костя, обладая таким прекрасным голосом, не хочет сделать пение своей профессией и работает каким-то бухгалтером в Управлении Балтийского флота. Вот Машенька — молодец, серьезно смотрит на пение и твердо решила стать оперной певицей.
— И ты станешь оперной певицей… Хорошо сделала, что приехала сюда. Все лучшие вокальные силы находятся в Ленинграде. Есть у кого поучиться, — говорила Мария Федоровна.
Первым долгом было решено показать Верочку профессору Де-Вос-Соболевой.
— Это надо делать скорее, — предупредила Маша, — в консерватории через несколько дней начинаются каникулы, и Елена Викторовна на целое лето уедет отдыхать на юг.
— Правильно, — согласился Костя, — ты, Машенька, завтра на уроке попроси у Елены Викторовны разрешения, и мы сведем к ней Верочку.
Так и поступили. Де-Вос-Соболева согласилась прослушать Веру. В назначенный дней и час Костя и Машенька повели к ней Веру.
Де-Вос-Соболева жила возле Екатерининского канала на углу проспекта Майорова. Верочка с трудом поднималась по лестнице. От страха она была ни жива, ни мертва.
Дверь открыла горничная в белоснежном крахмальном чепчике.
— Как в кино… — подумала Верочка и еще больше оробела.
Горничная провела их через столовую в огромный зал-студию. Тяжелый бархатный занавес делил зал на две части.
Никакой мебели, только концертный рояль и несколько золоченых стульев дворцового типа. Елена Викторовна Де-Вос-Соболева была высокая, статная дама. Ее немолодое, но красивое лицо обрамляли пышные седые волосы.
Любезно поздоровавшись, Елена Викторовна пригласила Веру к роялю, и сама села к инструменту. От волнения у Веры пересохло горло — язык прилип к небу. Она вдруг почувствовала, что не только петь, даже слова сказать не сможет…
— Ты не робей! — подбодрил ее Костя.
— Ну-с, что будем петь? — спросила Елена Викторовна, делая вид, что не замечает волнения девушки, — давайте начнем с арпеджио…
Вера вдруг почувствовала необычный прилив сил, и, собравшись с духом, во всю мочь пропела заданное арпеджио от «до» первой октавы до «соль» второй.
Елена Викторовна закрыла уши ладонями.
— Зачем же так громко?.. Вы же не иерехонская труба!., воскликнула она. — Даже не представляю, что делать с таким большим звуком… Его, прежде всего, надо унять!
— Дорогая Елена Викторовна, — улыбаясь сказал Костя, — звук большой потому, что здесь и Волга-матушка и Амур-батюшка!