льствах ее приятно удивило бы, не было грязной посуды. Сам помыл, что ли? Она наполнила чайник, поставила его на газ. Их с мужем ждет несколько дней натянутого, изматывающего молчания, а потом вернутся домой дети и жизнь войдет в свою колею. И зачем она все это устроила? Сидели бы они сейчас рядом на диване и спокойно смотрели телевизор. И обоим было бы, скажем так, ¬неплохо. Ну, прошла весна, прошла любовь. Так что теперь, не жить? Попробовать подойти и сказать: "Извини, не хотела. Погода виновата". Но сначала - чаю. Горячего. Надя не спеша налила в чашку побольше заварки, потом кипяток. Чай получился очень крепкий, но такой и нужен. Потом она нарезала лимон. Острый как бритва, нож скользнул по пальцу. Это у нее как проклятье, чуть только на душе неладно, сразу режет себе пальцы. Она поспешила прижать ранку кухонным полотенцем. А телевизор за стенкой вдруг умолк. Данька зашел в кухню, молча налил себе чай и уселся напротив. Что, он хочет разговаривать?.. - Я тебя не совсем понимаю. Объясни. Я же не идиот, пойму, наверное? Я, кстати, тебе приятное хотел сказать! В кои веки решил пофилософствовать насчет бабочек! И вляпался. Она улыбнулась. - Да. Это не в твоем духе - философствовать. - Но ты ведь понимаешь, что все это глупости? - Конечно да. Он вскочил и прошелся по кухне, потом снова сел. - А ты вот меня любишь? За что? Популярно мне объясни, Надька - за что ты меня любишь? Или ни за что не любишь? Она не нашлась, что ответить. - Не знаешь, да? И хорошо. И прекрасно! Тогда, может, и любишь. Ну, как можно за что-то любить? Это меркантильность какая-то, а не любовь, ты согласна? - Ну предположим. Она медленно болтала ложечкой в чашке, с интересом ожидая продолжения. - Ты же мне так нужна! Ну не представляешь, как... - Почему, представляю. Как экономка и кухарка. Об этом ведь и речь? Вот зачем она это говорит? Но Данька, к счастью, только отмахнулся. - Может, ты придумаешь также, как назвать меня? Но давай сейчас об этом не будем. В другой раз как-нибудь. Вот это хорошее решение - в другой раз. Тогда сегодняшний вечер еще можно спасти, и они вместе посмотрят телевизор. Но он не собирался сворачивать разговор. - Ты... Ты просто устала. Тебе все немного надоело. - Наверное. - У меня тоже так бывает! - Да?.. - Но ведь это не значит, что я тебя не люблю. Она улыбнулась. - Ладно уж, не заводись. Не любишь - и не любишь... Получилось похоже на шутку. Но он эту шутку не принял. - Но я же тебя люблю! - Да? Ты мне говорил об этом хоть раз за последние пять лет? Или десять?.. - А что, надо говорить? Зачем? Это что, и так непонятно? И потом, я же тебе когда-то все это уже сказал! Ты забыла? Надя рассмеялась, уронив голову на руки. Со стороны это, наверное, еще смешнее. Даня терпеливо дождался, пока она вновь поднимет глаза. - Ты у меня одна-единственная, и навсегда. Я без тебя не в своей тарелке. Ты самая красивая женщина в мире и самая лучшая. Ты - как часть меня самого. Вот рука, например. Ударь по ней - мне больно будет! Тут Надя вспомнила "Войну и мир" Толстого. Там есть что-то похожее, насчет княжны Марьи. Неужели он это читал? - Ты моя женщина, понимаешь? - продолжал Даня, все больше волнуясь. - Но вот за что-то я тебя не могу любить! Так я люблю свои старые туфли - за то, что не жмут... Она прикусила губу: аналогия напрашивалась сама собой, но... Это уже ее собственная вредность хочет все испортить. Она постаралась усилием воли как можно дальше запихнуть эту нахалку, чтобы не мешала. И ей стало Даньку жаль, захотелось погладить и успокоить. А он мучительно соображал, подбирая слова - тема была, действительно, непривычная. Совещания у директора по вторникам намного проще, оказывается. И он сам удивился, насколько эта, в общем, обыденная правда, облаченная в слова, стала иной, более праздничной, интригующей, словно все оттенки их жизни сделались немного ярче. И ему было здорово не по себе, вдруг она настолько ушла в свою обиду, что просто не захочет его понять? - Я тебя очень люблю. Но только я всегда считал, что ты это и так знаешь. Ты ведь все мои мысли наперед читаешь, разве нет? Это уже походило на "толстую" лесть. Но она улыбнулась, и улыбка эта, как он тут же отметил, была самая что ни на есть довольная. Все, у них мир. Он насмешливо прищурился. - Я понял. Мне, чтобы жить спокойно, надо периодически признаваться тебе в любви. Как часто? - и ловко поймал скомканное полотенце, пролетевшее рядом. - Ты меня тоже любишь. Никогда не бросишь чем-нибудь действительно тяжелым... - Это я просто о тебе забочусь. - Ну, спасибо. Любимая. - Можно тебя кое-о-чем попросить? - Почему же нет? - Подари мне цветы. - Какие ты хочешь? - Нет, какие ты хочешь. - Идет. Я предлагаю вот что: одевайся, поедем гулять и я выберу тебе самые роскошные цветы! - Да не нужны мне самые!.. - Короче говоря, я решу, какие я хочу! Нет, похоже, сегодня совсем неплохой день. Она быстро натянула свой новый - последний писк! -- костюм, к которому так шли новые итальянские туфли. Они ласково обхватили ножку -- ну хоть вообще не снимай! Потом наскоро накрасилась в ванной. На небесно-голубую раковину упала жирная красная капля. Кровь. Почему кровь?.. Ах, да. Палец. Она же палец порезала! Она задела порезанный палец. Как хорошо, что на костюм не капнуло! Действуя автоматически, главное - чтобы быстрее, она достала с полки флакончик с йодом и вату, смочила йодом тампон, поставила флакончик на край раковины, и он полетел вниз... На носках новых туфель расплылись уродливые бурые пятна. Она сбросила туфли и поспешила промокнуть йод. Потом принялась смывать его мылом - бесполезно, конечно. Схватила бутылочку со спиртом -- нет, спиртом нельзя, спирт может растворить краску. Но что же делать? - Ничего, - успокоил ее Данька, заглянув мимоходом в ванную. - Йод все равно испарится. И следа, наверное, не останется. Надень на ноги что-нибудь другое, и пошли. Но если надевать другое - будет не то! Поколебавшись несколько мгновений, она натянула резиновую перчатку, налила йода на ватный тампон и принялась густо замазывать им туфли. Цвет йода вполне подходил к костюму. Муж опять заглянул в ванную, широко раскрыл глаза и поспешил исчезнуть, давясь от смеха. - Все равно ведь испарится! - крикнула она. - Вот и пускай испаряется со всей поверхности! Он ответил не сразу. - Знаешь, за что все-таки я тебя люблю? - он говорил медленно так, с расстановкой. - С тобой не соскучишься!