— Она оставила их и мне тоже. Отец говорил.
Лицо Элеонор сделалось еще суровее.
— Твой отец много чего говорил. После того горя и позора, которые я пережила из-за твоего поведения, ты ни на что не имеешь права.
— Почему ты так поступаешь? — Вопрос вырвался невольно, ибо Дана и раньше слышала эти речи.
— С чего ты предпочитаешь начать? Со школьных лет, когда мне приходилось краснеть от стыда, слыша перешептывания других матерей о твоем развратном поведении, или когда ты прокрадывалась домой под утро, а то и не приходила вообще? Или желаешь обсудить текущие события: как ты вознамерилась разрушить жизнь Кэла Бруэра? И не смотри на меня так, я знаю, чем вы занимались возле реки.
Дана была ошеломлена и встревожена не на шутку. Если уж ее мать слышала о Кэле, значит, сплетни расползлись далеко. Элеонор состояла в элитарном Уэстшор-Кантри — клубе, члены которого считали себя сливками местного общества. Обычно они были озабочены лишь проблемами отдыхающих, горожане их внимания не заслуживали.
— Мы с Кэлом друзья, — возразила она.
— Если бы ты была ему другом, то оставила бы его в покое. У него еще есть шанс чего-то добиться.
— Ладно, давай на этом остановимся. — Дана решила поставить точку. — Забудь, что я просила тебя о помощи, я, должно быть, совсем сошла с ума. Справлюсь сама.
Тем же вечером в начале одиннадцатого Дана ехала к домику Кэла. Ночной воздух был сырым и тяжелым от непрерывного дождя. Дана петляла по темной проселочной дороге и вспоминала разговор с матерью.
Она считала, что готова к отказу, но ошиблась. Потерять последнюю надежду нелегко и болезненно.
Она всегда, с самого детства, знала, что мать ее ни во что не ставит. Было, конечно, больно и обидно, но отец любил ее безоговорочно, поощряя найти свою звезду и стремиться к ней.
После его смерти Дана оказалась предоставленной самой себе и потеряла опору. Она старалась привлечь к себе хоть малую толику внимания матери, но та замечала лишь плохое. Отчасти Дана могла понять ее, однако нестерпимо сознавать, что Элеонор Дивайн хочет, чтобы она потерпела неудачу.
В доме Кэла горел свет, и ей стало легче… Как-то теплее, что ли.
Она вышла из машины. Кэл уже ждал ее. Он обнял Дану, потом приподнял ей подбородок и заглянул в глаза.
— Ты в порядке?
Она кивнула и высвободилась из его объятий.
— Давай я разуюсь, а то перепачкаю весь пол.
— Я не волнуюсь за свой пол. — Он взял у нее куртку и повесил на вешалку. — А вот за тебя наоборот.
Она сняла сапоги, и он настойчиво всунул ей в руки кружку.
— Горячий шоколад поможет расслабиться, — пояснил Кэл в ответ на ее вопросительный взгляд. — А теперь идем посидим у огня.
Она устроилась рядом с Кэлом, сделала глоток и вздохнула.
— Чудесно.
— Спасибо. Тяжелый день? — Вопрос прозвучал почти по-семейному и говорил о той эмоциональной близости, о которой Дана очень мало знала и очень боялась узнать. На глаза ее набежали слезы.
— Как обычно, — ответила она почти таким же непринужденным тоном.
— Что-то я в этом сомневаюсь.
Она боялась сказать что-нибудь еще, потому что тогда плотину прорвет, и все хлынет наружу: осознание, что она недостойна материнской любви, страх, что она влюбляется в Кэла, и ужас оттого, что все, чего она упорно добивалась, к чему стремилась, рушится.
— Нет, ничего, просто я… я…
Слезы потекли из глаз, и их было уже не остановить.
Кэл взял у нее кружку и поставил на журнальный столик, потом ласково и бережно обнял Дану.
— Все будет хорошо… что бы это ни было, — сказал он.
В колыбели его объятий легко в это поверить. Когда слезы иссякли. Дана заговорила…
Кэл смотрел на Дану, свернувшуюся калачиком рядом с ним на диване. Ему хотелось узнать ее прошлое, и он узнал. Знание причиняло почти физическую боль.
Он воспринимал любовь своей семьи как данность. Правда, они с Митчем не всегда сходились во мнениях, а Хэлли беспокоилась, что он становится неким бесчувственным чурбаном, но, как бы там ни было, они были семьей. Дана же, имея сестру, брата и мать, была страшно одинока. До сих пор.
Теперь у нее есть он, готова она признать это или нет.
Не считая той встречи с Макни, никто из посторонних еще не видел его с Даной. Кэл полагал, что существует два образа жизни: в тени, как предпочитали Ричард Макни и его прихлебатели, и открыто, на виду. Выйдя на свет, Кэл вполне может потерять место начальника полиции, зато сохранит самоуважение. Если повезет, он также завоюет любовь Даны Дивайн. А это стоит любых жертв.