— Я люблю тебя, черт возьми, но ты выводишь меня из себя.
После этого ей нечего было сказать. Да и ему тоже.
Майк исчез. Дана не могла решить, радоваться ей или тревожиться. Разрешение на персональную защиту, которое Кэл убедил ее получить, не уменьшало опасений. Не верила она, что Майк проявит уважение к какой-то там бумажке.
Всю неделю она безвылазно сидела в салоне, восстанавливая свой график по записям Триш, но все равно оставалось слишком много пробелов.
Единственным приятным и спасительным событием было приобретение нового компьютера.
Кэл приходил каждый день, а каждую ночь они проводили в доме Бруэров, но он больше ни разу не произнес ни слова о любви. А ей просто необходимо было услышать его признание, сказанное не в сердцах и безо всяких «черт возьми», чтобы решиться открыть ему собственные чувства.
В ожидании этого Дана потихоньку приобретала кое-какие вещи с намерением превратить себя в женщину, которая достойна находиться рядом с шефом полиции. Она покупала неброские туфли… элегантные туфли… Еще она состригла с волос ярко-розовые «перья». Кэл говорил, что скучает по ним, но она полагала, что это он из вежливости.
Этим вечером, пытаясь взбодрить ее, Хэлли пришла в салон расписать два маленьких столика для «Эдема». Один столик был уже готов, когда закончилась оранжевая краска.
Пока Хэлли бегала за краской в свою студию, Дана развлекалась тем, что тонкой кистью подписывала имена под разными животными: Кэл был львом, Хэлли антилопой, а Майк, разумеется, змеей.
Она только начала выводить имя Триш под изображением огненно-красного попугая, когда услышала, как звякнул колокольчик на двери.
— Как быстро, — пробормотала Дана, отложила кисть, вытерла руки об испачканные джинсы и направилась в приемную салона и застыла в дверях — это была не Хэлли, а Майк. Он стоял и вертел в руках ножницы.
— Что ты здесь делаешь? — спросила Дана, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Кое-что проверяю. — Он положил ножницы.
Вот тебе и охранная грамота!
— Тебе лучше уйти.
Вместо этого он уселся в кресло и положил ноги на стойку. Майк старался быть обаятельным, но глаза его оставались холодными.
— За последнюю неделю ты сделала из меня дурака.
— Ты сам себя им сделал, — огрызнулась Дана и тут же пожалела о сказанном. — Майк, я не вижу смысла обсуждать это, — заговорила она примирительным тоном.
— Ты любишь его?
Дана не стала притворяться.
— Да.
Он встал и взмахом руки смел со стойки все баночки и бутылочки.
Дана бросила взгляд на телефон, но Майк заметил это, подскочил к розетке и выдернул шнур.
— Думаешь, я позволю тебе легко отделаться после того, как ты оклеветала меня перед всеми?
Теперь она по-настоящему испугалась.
— Я устал пахать как лошадь. Ты должна была нуждаться во мне, ты должна была приползти обратно! — заорал он, пнув маникюрный столик. Стеклянная столешница разбилась, бутылочки с лаком покатились по полу.
Ни секунды не задумываясь. Дана толкнула его в спину. Они повалились на пол, раскидывая стулья.
Майк вырвался, вскочил и наподдал ногой маленький журнальный столик. Тот пролетел мимо Даны и врезался в стул. Майк рывком поднял Дану на ноги и вцепился в ее рубашку. Встряхивая ее, он прорычал:
— Ты вышвырнула меня вон.
— Ты спал с другой женщиной! — Она ухватила его за запястья. — Отпусти меня.
— Сначала ты выслушаешь.
Дана укусила его в руку, и он швырнул ее на пол. Она стала потихоньку пробираться к двери, соображая, как бы сбежать, но Майк схватил ее и потащил к зеркалу.
— Посмотри на нас — мы же идеальная пара. Идеальная!
Дана глянула на отражение. Майк казался незнакомцем, ничем не напоминавшим того компанейского парня, за которого она выходила замуж.
Дана начала медленно, осторожно перечислять факты:
— Майк, ты спал с Сюзанной, мы развелись, мы больше никогда не будем вместе.
Он вонзил пальцы ей в плечи с такой силой, что она еле удержалась на ногах.
— Ты что, не понимаешь? — Его голос звучал все громче, и она взмолилась, чтобы кто-нибудь услышал. — Она была просто еще одним трофеем. Это ничего не значило.
Эти слова поразили Дану сильнее всего.
— Трофеем? Значит, я тоже?..
Майк фыркнул.
— Для этого у тебя недостаточно денег, ты скорее довесок. Но ты — единственная женщина, которую я любил.