Даже если все проходило удачно, им было трудно в это поверить, и они все равно жили в страхе, что это повторится, в страхе забеременеть еще раз, и приходили в ужас, когда он к ним прикасался, потому что, как ни крути, это ведь его ошибка, или испытывали чувство вины за то, что не подпускали его к себе, ведь он такой хороший, и они ему даже ничего не сказали, чтобы его не разочаровывать, чтобы не беспокоить, чтобы он не тревожился, ведь все так хорошо.
И это происходило с ними, когда они уже были замужем, когда прежде уже были беременными и уже рожали желанных детей, когда уже прошли огонь и медные трубы.
Но когда вы всего лишь маленькая девочка…
>1=
Он замолчал, и на меня снова навалился груз — груз тишины и невозможности сказать что бы то ни было.
Наконец, не желая потонуть во всем этом, я сказала:
— К счастью, мир изменился.
Он посмотрел на меня поверх очков:
— Ну… в некотором роде, да. Но в остальном почти нет.
— И все же…
— Да, я знаю, сегодня гораздо проще об этом рассказать, во Франции женщины больше не умирают от подпольных абортов. И даже в большинстве европейских стран. Но в других местах… И потом, дело не только в абортах. Это лишь видимая часть айсберга, видимая верхушка несчастья в жизни женщины. Но есть и все остальное… — Я ждала продолжения, но он указал подбородком на мою тетрадь: — Все это есть там.
Я опустила глаза к своим недавним записям, и от мысли о том, чтобы снова туда окунуться, ощутила безмерную грусть и страшную усталость. Однако он сказал:
— Уже поздно. То, что вы записали, никуда не денется. Может, продолжим завтра?
Провожая меня к двери, он протянул мне два желтых ключа, нанизанных на простое колечко:
— С ними вы сможете забрать свои вещи. В это время входная дверь уже заперта.
— Спасибо. Я отдам вам их завтра?
— Никакой спешки. Нужно, чтобы вы могли свободно входить и выходить.
Он проводил меня до двери в холле и, когда я уже выходила из здания, устало махнул рукой.
Симпатия
Я поднялась по лестнице приемного отделения и одним из ключей открыла стеклянную дверь. Другим ключом я отперла дверь кабинета. Шкаф был не заперт. Моя сумка по-прежнему лежала на месте, аккуратно задвинутая в самую глубь. Я повесила свой халат на плечики.
Собравшись уходить, перед тем как погасить свет, я заметила, что на «половине для осмотров» уборщица навела порядок. Она застелила кушетку чистой простыней, поверх нее положила бумажное полотенце, а на него поставила лесенку с двумя ступенями и табуретку на колесиках, чтобы они не мешали ей мыть пол. Она опорожнила пластиковые мусорные ведра и вымыла пластиковые лотки. Прибор для измерения давления и красный стетоскоп висели на ручке стенного шкафа.
И я подумала: где они?
Женщины, которые приходили сюда сегодня.
Что осталось от них, от их слов, их чувств?
Я сделала шаг к «половине для бесед», затем еще шаг, потом еще один и, наконец, скользнула за письменный стол и села в кресло на колесиках.
Я выдвинула ящики металлического стола. В первом царил неописуемый беспорядок, в котором я разглядела упаковки таблеток, спирали, книги, металлические инструменты, цветные анатомические иллюстрации. Во втором ящике лежали книги. Я его сразу закрыла.
Сиденье стула он установил слишком высоко. Наверняка для того, чтобы возвышаться над всеми. Вдруг мне вспомнился момент, когда он пришел в отделение этим утром, и поняла, что мы с ним одинакового роста. Только он, в отличие от меня, горбился.
Я повернула сиденье налево, поставила на стол локоть, посмотрела на притиснутый к перегородке стул в клетку и хриплым голосом сказала: У вас есть вопросы, доктор Этвуд?
Подъехала на кресле к клетчатому стулу и детским голоском ответила:
— Нет, уважаемый учитель, сэнсэй[17], у меня вопросов нет. Все совершенно ясно. Прозрачно. Как вода из горного ручья. Продолжайте. Я многому учусь. Погрузите меня в свои знания!
Затем вернулась на кресле к столу, положила ладонь на воображаемую бородку и хриплым голосом ответила:
— Мммм… Я счастлив заметить, что ты увидела свет, Скарабей…
Я соединила ладони перед собой и почтительно поклонилась.
Тоненький голосок. Это благодаря вам, сэнсэй!
Сиплый голос. Мммм… Все хорошо, продолжай стараться.
Тоненький голосок. Я всего лишь жалкая студентка…
17
Сэнсэй