— Я зайду еще сегодня после обеда, чтобы поговорить с Моной и Жаком.
— Она… с ней все в порядке, а вот Жак… Она сказала, что он все время плачет… у меня сжимается сердце… я сказала ему, что мне не страшно… А он…
— Он боится вас потерять.
Катрин ничего не ответила. Казалось, будто она перестала дышать, но потом сделала глубокий вдох и открыла глаза.
Белки ее глаз были желтыми, как и ее кожа. Она протянула руку к ночному столику. Карма взял оттуда поилку и поддержал женщину, чтобы она попила.
— Люди… все равно теряют друг друга, так или иначе… Еще очень рано, я знаю… но это всегда происходит слишком рано. И потом, так даже лучше… Я не хочу, чтобы он еще долго видел меня такой… И я считаю… что лучше уйти первой… Я эгоистка, правда?
— Да, но я об этом никому не скажу.
Глаза Катрин остановились на мне. В течение нескольких секунд мне казалось, что она смотрит на меня и не видит. И потом, совершенно внезапно, она сказала:
— Здравствуйте… Мы не знакомы…
— Я Джинн Этвуд, новый интерн.
Я выпалила это очень быстро, я не хотела, чтобы «Франц» успел вставить какой-нибудь комментарий.
— Добро пожаловать… Вам здесь… понравится…
Она закрыла глаза и через несколько секунд начала тихонько похрапывать.
Карма осторожно положил руку Катрин на кровать.
Мое горло сжалось, и внезапно я их возненавидела, обоих.
Когда мы вышли, я спросила:
— С каких это пор рак поджелудочной железы лечат в гинекологическом отделении?
Он посмотрел мне прямо в глаза:
— Мы не в гинекологическом отделении… И женщин, которых лечишь, не выбираешь. Это они нас выбирают.
— Что это за… палата?
— Что вы имеете в виду?
— Диван, огромный телевизор, компьютер, ванная… Она что, здесь живет?
Он вздохнул:
— Это прощальная палата. Плакаты, подушки, пледы принадлежат ей и ее семье, а все остальное… мебель находится здесь постоянно. Пациенты на последней стадии, которые не хотят умирать ни в отделении реанимации, ни у себя дома, приезжают сюда. Это не так тяжело для их родных. Ее муж или дочь могут остаться здесь ночевать, если захотят, днем здесь всегда дежурит медсестра, а ночью — дежурный врач. Впрочем, пожалуй, я должен сообщить дату вашего дежурства. Даже если вы здесь не останетесь, одно дежурство вы проведете.
Черт!
— Дежурный врач? Здесь?
— Да. До прошлой недели у нас было как раз восемь врачей, но одна рожает через две недели, так что мы договорились отпустить ее на пару-тройку месяцев, пока малыш немного подрастет.
Неужели он собирается заставить меня провести ночь в этой палате? Нет, он явно сумасшедший.
— Еще вопросы? — наконец спросил он.
Я указала на дверь палаты:
— Мадам Л…
— Катрин.
— Да, Кат… почему вы зовете их по имени?
— Некоторые пациентки хотят, чтобы их называли по имени. Я соглашаюсь на это только с условием, что ко мне они будут обращаться тоже по имени. Если они зовут меня «доктор», я называю их «мадам».
А как же маленькая медсестра?
— Понимаю… Значит, Катрин… Она… Она знает, что у нее? Она знает, что ей недолго…
— Недолго осталось? Конечно. Она знает об этом с тех пор, как принесла мне результат МРТ. Замечательный врач, который поставил диагноз, сообщил об этом не ей, а мужу, добавив, что ей осталось не больше трех месяцев. Вы наверняка прочитали, что с тех пор прошло уже шестнадцать месяцев. Первый год она с удовольствием ездила по Европе с дочерью и мужем, совершая короткие поездки по неделе, отказавшись от операций и процедур. Уже два месяца, как она не может выходить из дома, и ей устроили госпитализацию дома. Здесь она всего две недели.
— Понимаю. Ее родные больше не могли.
— Вовсе нет, это она больше не могла видеть их взаперти, как заложников в доме вместе с ней. Здесь если она не хочет их видеть, то может сказать, чтобы они не приходили. Они знают, что она не одна. Им не приходится простаивать под дверью и слушать, дышит она или нет.
— Да, но если не…
Он поднял бровь:
— Что?
— Время смерти не выбирают…
Теперь приподнялись уголки его губ. Я не понимала, что заставило его так улыбнуться.
— Это так. Об этом с ними поговорили в тот день, когда она сюда приехала. Они живут неподалеку. И потом, жизнь есть риск. Она предпочитает, чтобы они жили.