— Не только. Возьмем, к примеру, телевидение. С тех пор как у нас появился этот бессмысленный «девятичасовой барьер», телепродюсеры получили право ставить в вечерние программы отвратительные низкопробные передачи, рассчитанные на самые низменные чувства обывателей.
— Да, понимаю. Значит, вы попытаетесь ввести более жесткую цензуру во всех средствах массовой информации?
— Да, но это еще не все. — Джереми Кэдсток поправил локон седых, редеющих волос и грозно наклонился вперед. — Я хочу, чтобы правительство разделалось с угрозой грязных телефонных каналов, секс-магазинов и так называемых «массажных салонов» и «оздоровительных клубов», которые ничем не лучше борделей.
Линдсей Кинг смотрела на него со скептицизмом:
— Вы хотите сказать, что попытаетесь полностью разделаться с проституцией?
— В совершенном мире это было бы идеально. Но я несколько ближе к земле, чем вы думаете, мисс Кинг. Конечно, нам не удастся избавиться от древнейшей в мире профессии, поэтому мне бы хотелось видеть, чтобы публичные дома лицензировались и контролировались государством. В некоторых странах такая система работает весьма эффективно.
— Следовательно, можно сказать, что ваши цели касаются широкого круга вопросов?
— Да, но, к сожалению, проблема стала весьма многогранной и сложной, поэтому здесь не может быть какого-то одного решения. Принятие закона, очевидно, потребует всестороннего обсуждения, но я надеюсь представить проект закона на рассмотрение парламента до конца текущей сессии.
— Ну что же, мистер Кэдсток, желаю вам удачи. Думаю, она вам понадобится. И огромное спасибо за то, что нашли время прийти к нам в это утро.
Выключив телевизор, Джулия сидела на диване с таким чувством, словно кто-то ударил ее в живот.
Этот человек опасен. В его глазах горел огонь инквизиции — желание добиться поставленной цели любой ценой. Если идея «общественной нравственности» станет популярной, Кэдстока будет не остановить. Время пуританского гнева настало. Общество давно сожалеет о потерянной чистоте, и тому, кто убедит толпу в возможности чудесного возрождения, будет обеспечен успех на выборах.
Но как такой человек, как Джереми Кэдсток, может разглагольствовать о морали, когда он сам изменяет жене с другой женщиной? Или слухи об этом романе беспочвенны? Но их видели вместе в самолете, летящем в Париж, а потом случайно встретили в провинциальной гостинице, где они сидели за завтраком и пожирали друг друга глазами. Немало людей сделали своим ремеслом наблюдать за жизнью таких выдающихся граждан, как Джереми Кэдсток, и Джулия знала, что данные сведения получены из надежных источников. И одним из источников был знакомый Лео инспектор полиции.
Люди, подобные Джереми Кэдстоку, искренне верят, что им все сойдет с рук, однако в большинстве случаев, если только эти типы не вляпывались во что-то серьезное, так и выходило. Члены правящей партии не видели в лицемерии порока, достойного осуждения, — напротив, среди них притворство было нормой. Даже крикливые моралисты не принуждали себя оставаться кристально чистыми во всех отношениях, и связь с любовницей редко рассматривалась как преступление, если это не угрожало национальной безопасности или не рождался незаконный ребенок. Целясь в проституцию и порнографию, Джереми не вмешивался в деликатные дела личной морали, касаясь лишь норм общественной нравственности.
Тем не менее — решила Джулия, собираясь идти на работу, — не будет никакого вреда, если она продолжит видеозапись визитов в клуб, которые нанесут Дорин Кэдсток и Таня Вейнтворт. Кто знает, когда пригодится такая улика?
Судьба распорядилась так, что, приехав тем утром на работу, Джулия прежде всего увидела Таню Вейнтворт. Та стояла около регистрационного стола.
— Да, ваш массаж у Гранта назначен на десять часов, — подтвердил Стивен, когда к ним подошла Джулия.
— Здравствуйте, мисс Вейнтворт, — лучезарно улыбнулась управляющая клубом, стараясь скрыть свой интерес. — Меняете массажиста?
Таня обернулась и тоже улыбнулась. Джулию всегда впечатляла ее необычная внешность: и золотисто-каштановые волосы, обрамлявшие овальное личико густой и пышной гривой; и губы, казавшиеся слишком уж пухлыми и чувственными для такого утонченного лица; и изумрудные глаза, жадно стреляющие одинаково сладострастным огнем в мужчин и женщин. Надетое на ней сегодня простенькое голубое платье подчеркивало обводы ее симпатичной фигурки, провокационно намекая на то, что скрыто под тканью. Таня Вейнтворт приветственно кивнула в ответ: