– Не ври, Кристина. Хотя бы себе. И хоть раз в жизни сделай то, что хочешь сама. Не то, что диктуют тебе закостенелые правила, чужие установки и собственный твой разум, а то, что ты сама чувствуешь, – он поцеловал её, длинно, неспешно, и затем, тяжело дыша, крепко обнял, – То, что я увидел в твоих глазах, ещё там во дворе, – он обхватил её лицо двумя руками и, приблизив к себе, прошептал, – Доверься первому импульсу. Своей интуиции. Женской своей природе. Будь собой. Естественной и настоящей. А потом будь, что будет… Кристина с усилием, словно нехотя, попыталась освободиться из его объятий, чувствуя неимоверную тяжесть в ногах и нехватку воздуха. Чтобы не упасть, ей опять пришлось опереться на его руку и дать Сергею усадить себя на деревянную, с резной вычурной спинкой, кровать. «Наверное, тоже Володина работа» – машинально отметила она про себя, вдруг увидев над собой отчаянно-нахальные, весёлые и неистовые глаза Сергея. Комната внезапно закружилась перед её глазами в безумном, разноцветном вихре. Люстра с потолком взметнулась ввысь, образовав что-то наподобие циркового купола. Со стенами тоже было явно не всё в порядке. Они, будто по щелчку чокнутого клоуна-маньяка в призрачном шапито, из белых превратились в малиновые. Затем в мертвенно-лиловые, ядовито-жёлтые, изумрудно-зелёные и, оп-па, они снова малиновые! Она попыталась вскочить, но всего лишь одним, почти незаметным глазу движением предплечья была отброшена в дальний угол кровати. Одной рукой он держал её запястья, смеясь одними глазами, лениво уворачиваясь от её ногтей, шлепков, локтей и коленок, с вызовом и ловкостью канальи-фокусника, освобождая её от одежды. Когда она почувствовала его в себе, то задохнулась и почти умерла. Она уже не вырывалась, и, тем более, не пыталась убежать. У неё на это не было сил. И… желания. В тускло-матовом свете ночника, она видела только неясный рельеф его тела, но его смеющийся взгляд, дерзкий, вызывающий и оголённо-откровенный, видела отчётливо даже с закрытыми глазами. Кристина почти не ощущала его тела. Ритмичные движения его были лёгкими, но пронзительными и яростными.
Кристина никогда не испытывала ничего подобного. Ей даже не с чем было сравнить то, что она чувствовала. Это была адская смесь бунтарского сопротивления, с изрядной дозой первобытной ярости и упоительного наслаждения. Гремучая совокупность упоённого блаженства, сдобренного подсознательной, глубинной притягательностью запретного плода, лютой ненависти и манящего греха. Невероятный букет сладострастной истомы, нежнейшего томления и полной, очищающей удовлетворённости. Когда ей снова показалось, что она умирает, она до крови прикусила губу и закрыла глаза. Но и перед плотно сомкнутыми глазами проносились беспорядочные видения: люди, события и воспоминания, на первый взгляд никак не связанные с тем, что в данный момент с ней происходило. Своим внутренним зрением на цветном туманном экране магического иллюзиона она видела то своего отца, который, сложив ладони рупором, ей что-то пытается сказать. Очень шумно, так гудит идущий стеной дождь. У отца то ли от слёз, то ли от дождя, совершенно мокрое лицо и одежда. Он кричит ещё сильнее, но Кристина различает только своё имя и больше не слышит ни слова. Лицо отца вытягивается и меняется неузнаваемо, и вот уже на дымчато-синем экране, Валерка Полежаев, её одноклассник и мучитель. Её первая любовь и самое большое наказание. В тот день их посадили вместе. В порядке двусторонней профилактики и обоюдной выгоды. Кристину рассадили с Машей, по причине их болтовни, не имеющей никакого, даже косвенного отношения к уроку математики в шестом классе. И направили к Полежаеву, который сидел один. И, как раз, умирал от скуки. Но когда к нему за парту с фальшиво недовольным видом уселась Кристина, он почувствовал себя гораздо лучше. Валерка ей нравился с третьего класса, он был симпатичный и весёлый. Но, к сожалению, двоечник. А если и не совсем двоечник, то всё равно хулиган и прогульщик. Поэтому в качестве ухажёра совсем Кристине не подходил. А теперь математичка сказала, чтобы они так и сидели. По крайней мере, на её уроках. Это был такой, видимо, педагогический приём. Одним махом троих убивахом. Ликвидированы две гуманитарно ориентированные, болтливые подружки. Да и балбес Полежаев, глядишь, за ум возьмётся, глядя на пригожую и старательную девочку. Но Валерка за ум браться не спешил, по крайней мере, в том варианте, на какой рассчитывала учительница, зато охотно брался, то за коленку, то за талию своей новой соседки. Возмущённая Кристина под общий хохоток класса жаловалась учительнице и безрезультатно просила разрешения пересесть. Чёрствость педагога стала ясна гораздо позже. Было установлено, что коварный Валерка в приватной беседе с учителем сообщил, что в нём неожиданно проснулась доселе крепко дремлющая любовь к математике. И случилось это, вскоре после переезда за его стол некой одноклассницы, благотворное влияние которой, по многократному, клятвенному уверению самого Полежаева, отмечают даже его родители. Математичка, особых его достижений во вверенной ей дисциплине, как и раньше, не обнаруживала, но отметила, что он стал более собранным, и лучше выполняет домашние задания, которые, признаться, он списывал у той же Кристины, в обмен на его обещания вести себя по-человечески. Об этом, разумеется, учителю было неизвестно, а потому она и решила пока всё оставить на своих местах. Когда Валерка не переходил границы, то есть, попросту говоря, не валял дурака, с ним было очень здорово и интересно. У него был старший брат и отличный перочинный нож. Кристина не помнила, каким именно образом, но эти факты были как-то взаимосвязаны. Именно от Валерки она услышала выражение «места не столь отдалённые». Поняла, что это означает она гораздо позже. То, что старший брат, вернулся из этих самых мест, Валерка ей сообщил первой. На истории, когда она, наверное, по рассеянности, села с ним, совершенно игнорируя Катькин призывно-гневный шёпот. И более того, осталась сидеть с Валеркой и после звонка, хотя в этом не было необходимости, так как математика стояла в расписании последним уроком. Вот тогда, заалев багровым румянцем, от того, что она не ушла, он повернулся и рассказал про брата. Она почувствовала гордость и признательность к нему за такое высокое доверие. В свободное время, которого у него было навалом, Валерий оттачивал игру «в ножички», медленно, но верно наращивая скорость и совершенствуя технику. Кристина и другие одноклассники заворожено следили за мелькающим блестящим лезвием ножа между исписанными шариковой ручкой, в ссадинах и заусенцах, Валеркиными пальцами. Ещё он писал ей записки, причем самого безобидного содержания, например, с предложением встретиться в столовой. Или просил дать списать «руский». И неизменно подписывался заштрихованными синей шариковой ручкой, толстыми печатными буквами – ПВО, – то бишь, Полежаев Валерий Олегович. Хотя это было лишним, поскольку Кристина и так всегда знала, что это он. Во-первых, только у него, постоянно так безбожно текли ручки, во-вторых, кроме него записок ей больше никто не отправлял; ребята предпочитали другие формы общения, а в-третьих, его, конечно, выдавал неповторимый и оригинальный полежаевский стиль. Валерка не признавал никаких вообще знаков препинания, считая их, так же, как и обращение к адресату по имени, дурным предрассудком и полностью лишённой смысла тратой сил и времени. Кристина считала, что невежливо оставлять послание без ответа, но отвечала кратко и по существу: «Отстань», «На перемене», «Ты совсем дурак? У нас разные варианты!» Вот одну из таких записок и перехватила завуч Алла Рудольфовна, по кличке Адольф, совсем, надо сказать, не случайной и подходившей к её образу и манере поведения куда лучше её родного имени. И надо же было такому случится, что именно в тот раз Валеркина записка была совсем иного толка. «Ты лучше всех людей, – писал этот отстающий ученик шестого класса, основной фигурант родительских собраний и школьных педсоветов, завсегдатай «камчатки», Полежаев Валерий Олегович, – Давай любить друг друга!!!» Завуч, и по совместительству учительница русского языка и литературы, ознакомившись с содержанием этого текста, вырванного из рук пунцовой Кристины, многозначительно заметила: