– Мало того, что я, сдуру забыла телефон, так ещё и заблудилась, представляете? – доверчиво сообщила она, – Пожалуйста, вызовите такси, на этот ваш адрес, мои родители, наверное, с ума сходят, – нисколько ни кривя душой, закончила она, почти шёпотом, глядя на него уже без тени улыбки, глазами, полными слёз.
– Да что ж, конечно, – мужчина открыл массивную, железную дверь, затем повернулся к ней, – Может, внутри подождёшь? Сыро на бетоне этом… Кристина отрицательно помотала головой. Охранник кашлянув, неуверенно произнёс:
– Ты эт, что уж, слышь, не надо,… помиритесь ещё, – он снова кашлянул, потоптался на месте, будто хотел ещё что-то сказать, но передумал, или не знал как, и вошёл внутрь. Когда дверь за ним глухо захлопнулась, Кристина прерывисто выдохнула и, сгорбившись, закрыла лицо руками. Ей казалось, что на этот короткий разговор ушли её последние силы и возможностей организма, еле-еле хватает лишь на то, чтобы не съехать с шершавого и холодного бордюра. Наверное, именно поэтому, как только она села в такси и назвала адрес, то сейчас же откинулась на сиденье и закрыла глаза.
Кристина ещё не успела открыть дверцу, как к ней подбежал бледный, испуганный Костя. Он помог ей выйти из машины, что было очень кстати, так как она еле стояла на ногах:
– Крис, ради бога, что случилось? Я с ума схожу… Кристина сделала знак шофёру и, останавливая мужа, устало бросила:
– Расплатись, пожалуйста, с водителем… Остальное мы выясним позже. Она стряхнула его руку, и, прихрамывая, пошла к дому. Костя, в мятой рубашке, которую, похоже, он так и не снял с вечера, обескураженно смотрел ей вслед. В этот день никто ничего не выяснял. Кристина закрылась в спальне, а её муж, недолго потоптавшись у двери, и не добившись ровным счётом ничего, кроме просьбы оставить её в покое, высказанной в довольно резкой и грубой форме, переоделся и уехал на работу. Вечером, когда он вернулся с букетом цветов, Кристина молча поднялась в спальню по лестнице, сочно щелкнув замком и предоставив мужу на выбор спать либо на диванев гостиной, либо в кабинете, разложив, предварительно, огромное плюшевое кресло. Костя глянул на комплект постельного белья, в углу дивана, с лежащим сверху клетчатым пледом, который заранее оставила ему супруга и, поставив в воду цветы, задумался. С одной стороны, он радовался полученной отсрочке. Константин не выносил ситуаций, требующих от него каких-то объяснений, или тем более оправданий, и всего того, что могло нарушить покой, усомниться в правильности выбранного направления, подорвать уверенность и стабильность. Он боялся и презирал всю сознательную жизнь, скандалы, крики и любые выяснения отношений. Костя считал подобное занятие уделом людей нищих телом и духом, ограниченных и ущербных, так называемого плебса, от которого всегда, как только мог, отгораживался и даже нечаянного сходства или, боже упаси, контакта, сознательно избегал. Он долго и целенаправленно сжигал и вытравливал любое напоминание о своём нищем детстве с эмоционально неуравновешенной мамашей и сменяющими друг друга каждые полгода, находящимися в разной степени дегенератизации залётными папашками. Не для того он, голодный, сидя в полупустом общежитии, не только глазами, но всем нутром своим вгрызался в текст учебников, когда все его однокашники разъезжались на каникулы домой, чтобы однажды позволить догнать себя тому, от чего без оглядки, стремительно и неустанно, бежал всю свою жизнь. Но с другой стороны, не думал, скорее, ощущал Костя, пускать всю эту ситуацию на самотёк, тоже не лучший выход. Мало ли что может прийти в голову обиженной женщине. Костя, нахмурившись, стоял внизу и смотрел вверх, на плотно закрытую дверь спальни, из-за которой не доносилось ни звука, – Ленка, безмозглая курица, какого ж ты чёрта начала молоть своим языком, не зная наверняка, кто это звонит, – покусывая нижнюю губу, (дурацкая привычка, оставшаяся со студенческих лет, и свидетельствующая о напряжённой работе мысли и крайней степени сосредоточенности), в который раз подумал он.