Алька тут же и немедленно не только всё простила, но даже пожалела, что вообще завела этот разговор про щенка, несмотря на то, что собаку ей хотелось иметь столько времени, сколько она себя помнит. Она больше не сердилась на мамины нравоучения, увиливания и обобщения. И за её стремление к образцово-показательным выступлениям острой педагогической направленности. Она и есть педагог, учитель начальных классов. А как говорит отец, это не лечится. И ещё он говорит, что если в доме есть хотя бы один учитель, то все остальные будут учениками. И на постоянные, несправедливые и обидные нападки на отца она сейчас не могла на неё злиться. Даже когда мать её попрекала отцом или втягивала в эти разборки их с Ромкой, в глубине души Алька точно знала, что всё это мать говорит не ей, (пусть даже в комнате кроме них никого больше нет), а продолжает свой бесконечный разговор с отцом, всё так же, яростно аргументируя и приводя всё новые доказательства своей правоты. Алька не могла обижаться на это, хотя бы потому что видела, как плакала мать после недавнего разговора с отцом по телефону. Они молча шли на автобусную остановку, и Алька размышляла о том, почему близким людям бывает так трудно произнести нужные слова, особенно если сказать хочется так много. И злилась на себя за это. С другой стороны, отца тоже было очень жалко, тем более, что за него и заступиться-то было некому, даже его собственная мать, баба Зина, демонстративно была на стороне матери и говорила про сына, что он не от мира сего. Отец как-то сказал, что у Альки обострённое чувство справедливости. И вот это самое чувство подсказывало ей, что ещё неизвестно, кто из её родителей больше нуждается в любви и заботе.
Алька точно не знала, с чего у родителей всё началось, но вроде бы год назад отцу предложили какую-то ужасно прибыльную работу, а он отказался наотрез и продолжал по маминому выражению «просиживать штаны» в своей лаборатории по выращиванию кристаллов.
– Ты же талантливый человек! – звенела мать своим особенным учительским голосом с металлическими нотками, который появлялся у неё в особенно напряжённые моменты, когда ситуация грозила выйти из сферы её влияния и контроля. Таким же голосом она обращалась к Альке, когда ей что-то сильно не нравилось в поведении, учёбе, неудобных вопросах или неуместных высказываниях дочери. Например, когда придя домой, заставала невымытой посуду. Или пунцовая возвращалась с родительского собрания, где активно обсуждалось Алькино сочинение по поводу Владимира Маяковского, в котором она аргументированно и недвусмысленно старалась доказать, что считать его поэтом является огромным заблуждением. Ещё более впечатляющую реакцию сродни культурному шоку, вызвало её заявление во время обсуждения прозы Максима Горького. По поводу которой она высказалась в том смысле, что лично у неё творчество означенного писателя вызывает только одно желание, немедленно после прочтения тщательнейшим образом вымыться, потому что произведения эти, с позволения сказать, дурно пахнут, а по пути в баню желательно сделать лоботомию, чтобы навсегда стереть из памяти липучие, вязкие описания убогих, грязных и несчастных людей, которых при всём этом отчего-то совершенно не жаль. Одухотворённая и трогательная учительница литературы посмотрела на неё так, будто только что на глазах всего класса у лучшей её ученицы выросли оленьи рога и лошадиные копыта. И нужно срочно принимать меры по спасению подростка.
– Алиса, дорогая, зачем ты читала пьесу «На дне»? Это же программа 10 класса…– растерянно проговорила она, наконец.
– Будто остальное лучше, – буркнула Алька, – тот же «Буревестник», напыщенный, фальшивый и…
– Сядь, Иванцова, – резко оборвала её учительница, – Это тоже изучают в старших классах! На будущее, постарайся, если тебе, конечно, не трудно, придерживаться границ заданного материала, – она поставила в журнале напротив её фамилии жирную точку, и не глядя на Альку закончила, – Вам всего лишь нужно было подготовить небольшое сообщение по повести Горького «Детство», и ознакомиться с краткой биографией писателя. Легко сказать, – подумала тогда Алька. По образному выражению мамы, она не читала книги, а глотала их. Книги были ей нужны, как воздух. Она уже давно с целью утоления книжного голода таскала в свою комнату тяжёлые прохладные тома из родительской библиотеки. И при этом меньше всего думала о том, в программу какого класса она в данный момент сунула свой любопытный читательский нос. Но в тот раз, видимо, сдержанная учительница литературы всё-таки не выдержала и, встретив Алькину мать, посоветовала ей хотя бы изредка контролировать вольное чтение дочери. Вот в таких случаях, появлялось в голосе матери это металлическое звучание: