Она по-прежнему стояла в дверях, никак не выражая желания познакомиться с мистером Тачитом-старшим, и Ральф невольно подумал – уж не ждет ли эта прелестная, тоненькая девушка, что пожилой джентльмен сам подойдет к ней засвидетельствовать почтение. Молодые американки вообще избалованы вниманием, а эта, судя по ее лицу, особенно своенравна. Тем не менее, набравшись смелости, он сказал:
– Позвольте, я представлю вас моему отцу. Он стар, очень болен и почти не встает с кресел.
– Бедный! Как мне его жаль! – воскликнула девушка и решительно устремилась вперед. – Из того, что я знаю от тетушки, он был всегда весьма… весьма деятельным человеком.
– Она не видела отца целый год, – помолчав, ответил Ральф.
– Хорошо, что он живет в таком чудесном месте. Пойдем, песик.
– Мы любим наш старый дом, – сказал молодой человек, искоса поглядывая на девушку.
– Как его зовут? – вдруг спросила она, всецело поглощенная терьером.
– Отца?
– Ну, конечно! – лукаво улыбнулась она, – Только не говорите ему, что я вас об этом спрашивала.
Тем временем они приблизились к пожилому джентльмену, и он, желая приветствовать гостью, с трудом поднялся им навстречу.
– Матушка приехала, – сказал Ральф, – а это мисс Арчер.
Мистер Тачит обнял девушку за плечи и, с величайшей доброжелательностью поглядев на нее, галантно поцеловал.
– Очень рад, что вы уже здесь. Жаль, что вы не дали нам возможности встретить вас, как подобает.
– Что вы! Нас чудесно приняли, – возразила девушка. – В холле собралось не меньше десятка слуг, а какая-то пожилая женщина даже сделала нам реверанс, когда мы входили в дом.
– Знай мы о вашем приезде заранее, мы встретили бы вас не только реверансом. – Старик с улыбкой смотрел на девушку, потирая руки и чуть заметно покачивая головой. – Но миссис Тачит не любит, когда ее встречают.
– Да, она сразу же ушла к себе.
– И, конечно, заперлась изнутри. Такое уж у нее обыкновение. Ничего, не пройдет и недели, как мы ее увидим. – И супруг миссис Тачит неторопливо опустился в кресло.
– О нет, гораздо раньше, – заметила мисс Арчер. – В восемь часов она спустится к ужину. Не забудьте – без четверти семь, – с улыбкой бросила она Ральфу.
– А что произойдет без четверти семь?
– Я должен предстать перед матушкой, – ответил Ральф.
– Ах, счастливчик! – вздохнул пожилой джентльмен. – Посидите же с нами, выпейте чашечку чаю, – предложил он племяннице своей супруги.
– Мне принесли чай, как только я поднялась в свою комнату, – ответила юная леди. – Как жаль, что вам нездоровится, – добавила она, не сводя глаз с почтенного хозяина дома.
– Я уже стар, дорогая, а в старости люди болеют. Но от того, что вы здесь, мне непременно станет лучше.
Мисс Арчер снова оглядела все окрест – лужайку, огромные деревья, серебристую Темзу, окаймленную тростником, величественный старинный дом. Не обошла она вниманием и новых своих знакомцев, то и дело бросая на них взгляды, полные живого интереса, понятного у молодой особы, явно проницательной и к тому же в данную минуту взволнованной. Она опустила собаку наземь и присела на стул, сложив на коленях руки, белизну которых подчеркивало черное платье. Глаза у нее блестели, голову она держала прямо, легко и непринужденно поглядывая то туда, то сюда, на лету ловя новые впечатления. Они были многочисленны и все отражались в ее ясной, спокойной улыбке.
– В жизни не видала ничего прекраснее! – воскликнула она.
– Место живописное, ничего не скажешь, – заметил мистер Тачит. – Знаю, что у вас дыханье перехватило – я это на себе испытал. Но вы и сами красавица, – добавил он. В его комплименте не было ни тени развязной шутливости, а слышалась лишь счастливая уверенность в том, что в своем преклонном возрасте он может расточать подобные любезности даже юным девушкам, не опасаясь, что это их смутит. Пожалуй, нет нужды останавливаться на том, в какой мере его комплимент смутил Изабеллу; так или иначе она сразу же поднялась с места; впрочем, вспыхнувший на ее щеках румянец не означал, что она не согласна с мистером Тачитом.
– Конечно, я не дурнушка! – засмеявшись, ответила она. – Скажите, когда построили ваш дом? Наверное, еще при Елизавете?
– Нет, при первых Тюдорах,[7] – сказал Ральф Тачит.
Девушка, обернувшись, обратила взгляд на него.
– При первых Тюдорах? Какая прелесть! В Англии, должно быть, много таких чудесных домов.
– Да. И даже красивее.
– Не говори так, сын, – возразил мистер Тачит. – Я не знаю ни одного дома красивее нашего.
– Мой дом тоже недурен и в некоторых отношениях может поспорить с вашим, – вставил лорд Уорбертон, который до сих пор не вступал в беседу, но не отводил внимательных глаз с мисс Арчер. Улыбнувшись, он слегка поклонился ей. Лорд Уорбертон умел обходиться с женщинами, И мисс Арчер это сразу оценила. Она не забыла, что перед ней стоит настоящий лорд. – Буду рад показать вам свое поместье, – добавил он.
– Не верьте ему, – воскликнул старик, – и не вздумайте туда ехать. Жалкая развалина! Смешно даже сравнивать.
– Чего не видала, о том судить не могу, – ответила девушка, улыбнувшись лорду Уорбертону.
Ральф Тачит не принимал участия в споре; держа руки в карманах, он стоял с таким видом, словно дожидался случая возобновить давешний разговор с благоприобретенной кузиной.
– А вы любите собак? – осведомился он, чувствуя, что столь неловкое начало недостойно умного человека.
– Да, очень.
– Можете располагать этим терьером, – промолвил он, все еще не находя правильного тона.
– С удовольствием – пока я тут.
– Надеюсь, вы у нас погостите подольше.
– Вы очень любезны, но, право, не знаю. Это как тетушка решит.
– Это мы решим с ней без четверти семь, – и Ральф снова посмотрел на часы.
– И прекрасно. Мне здесь нравится, – сказала мисс Арчер.
– Думаю, вы не из тех, кто позволяет решать за себя.
– Отчего же? Если решение совпадает с моими желаниями.
– Я постараюсь, чтобы оно совпало и с моими, – ответил Ральф. – Просто диву даюсь, как это мы раньше не были знакомы.
– Вам стоило лишь приехать к нам и разыскать меня.
– К вам? Куда же?
– В Америку. В Нью-Йорк, в Олбани, в другие наши города.
– Я исколесил Америку вдоль и поперек, но вас там не видел. Не понимаю, как это могло произойти.
– Очень просто, – помедлив, сказала мисс Арчер. – Ваша матушка не поладила с моим отцом. Они повздорили после смерти моей матери, когда я была еще девочкой. Потому-то мы никогда и не помышляли о знакомстве с вами.
– Я вовсе не намерен ссориться со всеми, с кем ссорится матушка! – воскликнул молодой человек. – Вы потеряли недавно отца? – спросил он участливым тоном.
– Уже больше года. С тех пор тетушка подобрела ко мне и даже предложила поехать с ней в Европу.
– Вот как, – сказал Ральф. – Она удочерила вас?
– Удочерила? Меня? – девушка широко открыла глаза, опять залилась густым румянцем, и на лице ее мелькнула скорбная тень, немало огорчившая ее кузена. Он не предполагал, что его слова возымеют такое действие. В это время лорд Уорбертон, которому не терпелось поближе разглядеть мисс Арчер, подошел к ним, и девушка перевела на него свои словно расширившиеся глаза.
– Нет, она меня не удочеряла. Я вряд ли гожусь в приемные дочери.
– Простите меня великодушно, – пробормотал Ральф, – я думал… я думал… – впрочем, он сам не знал, о чем думал.
– Вы думали, она взяла меня под свою опеку. Да, ваша матушка любит опекать людей. Она была очень добра ко мне, но, – добавила она, явно желая быть понятой до конца, – я очень дорожу своей свободой.
– Вы говорите о миссис Тачит? – раздался голос старого джентльмена из кресел. – Подойдите сюда, дорогая, поделитесь новостями о ней. Я всегда признателен людям, которые рассказывают мне о моей жене.
Девушка снова помедлила, потом ответила с улыбкой:
– Она и вправду очень добра ко мне. – И мисс Арчер подошла к дядюшке, которого весьма развеселили ее слова.
После некоторой паузы лорд Уорбертон, все это время молча стоявший подле Ральфа, вдруг сказал ему:
– Кажется, вы хотели увидеть мой идеал интересной женщины? Смотрите – он перед вами!
3
Миссис Тачит, вне всякого сомнения, была особа со многими странностями, и свидетельство тому – ее поведение в доме мужа, куда она вернулась после многомесячного отсутствия. Что бы миссис Тачит ни делала, она все делала по-своему: трудно подобрать другие слова, чтобы аттестовать эту натуру, отнюдь не лишенную отзывчивости, но, даже при желании, не способную проявить обходительность. Миссис Тачит была способна на добрые поступки, но не умела быть приятной. Эта ее страсть все делать по-своему, которой она так гордилась, была по сути вполне безобидной – просто миссис Тачит во всем поступала не так, как другие. Казалось, она вся состоит из острых углов, и чувствительные души, натыкаясь на них, нередко ранили себя. Ее изощренный ригоризм не замедлил обнаружиться в первые же часы по приезде из Америки. Любая другая женщина на ее месте захотела бы немедленно обнять мужа и сына, но миссис Тачит, как всегда в подобных случаях, обрекла себя неприступному уединению и по причинам, весьма веским в ее глазах, ртложила трогательную церемонию до мой минуты, когда ее туалет будет доведен до необходимого совершенства, что, право же, не имело смысла, поскольку тщеславие было так же чуждо этой даме, как и красота. Старая, некрасивая женщина, она не уделяла никакого внимания изысканности манер или изяществу нарядов, зато с чрезвычайным вниманием относилась к собственным причудам и весьма охотно – стоило попросить ее об этом одолжении – объясняла мотивы своих поступков, причем неизменно выходило, что движима она вовсе не теми побуждениями, которые ей приписывались. С мужем она по существу жила врозь и, видимо, полагала, что такая семейная жизнь в порядке вещей. Уже в первую пору супружества стало ясно, что их желания никогда и ни в чем не совпадут, и это открытие толкнуло миссис Тачит на серьезный шаг, благодаря которому семейные разногласия были вырваны из-под власти грубой случайности. Со всей решимостью она возвела эти разногласия в незыблемый закон – более того, в каменную непреложность, купив себе дом во Флоренции и переехав туда на постоянное жительство; супругу же она предоставила полную свободу заниматься лондонским отделением его банка. Такая расстановка сил устраивала ее в высшей степени – отношения с мужем приобрели теперь благодатную ясность. Ему они представлялись в том же свете: в туманном Лондоне отъезд жены был порой единственным фактом, который он ясно различал; правда, он предпочел бы, чтобы столь противоестественная определенность прикрывалась хотя бы пеленой недомолвок. Приладиться к разладу стоило ему немалых усилий: он был готов приладиться к чему угодно, только не к этому, и никак не мог взять в толк, почему согласие или разногласие между супругами следует возвещать столь громогласно. Миссис Тачит, напротив, не ведала сомнений или угрызений и обычно раз в год приезжала к мужу на месяц и весь этот месяц только и делала, что с жаром доказывала ему, сколь разумны такие семейные порядки. Ей был не по душе английский образ жизни, и она неизменно находила в нем существенные изъяны, которые, правда, не затрагивали основ этого многовекового уклада, но в устах миссис Тачит звучали неопровержимым доказательством того, что жить в Англии невозможно. Во-первых, она не выносила хлебной подливки, которая, по ее словам, напоминала клейстер и отдавала мылом; во-вторых, ей претило, что горничные потребляют пиво, и, наконец, английские прачки – а миссис Тачит была крайне взыскательна по части белья – не владели своим ремеслом. К себе на родину она ездила по строгому расписанию, но последний ее визит затянулся дольше обычного.