– По-моему, вам не следует этого делать. Не нужно давать в газету рассказ о доме Тушеттов.
– Да ведь подобные истории – как раз то, чего хотят читатели, – как ни в чем ни бывало глянула на Изабеллу журналистка. – Чудо что за место!
– Вот именно что чудо, и на страницы газет ему попадать совсем ни к чему. Дядюшка точно не желает такой славы.
– И вы ему верите! – вскричала Генриетта. – Все так говорят, а потом восторгаются.
– Дядюшка вряд ли будет в восторге, да и кузен тоже. Пожалуй, сочтут неблагодарностью за гостеприимство.
Мисс Стэкпол не выказала ни малейших признаков смущения. Аккуратно протерла перо ручки об изящную маленькую перочистку, которую держала специально для таких целей, и отложила свои записи в сторону.
– Разумеется, ежели вы не одобряете, я ничего предпринимать не буду. А жаль, тема прекрасная…
– Есть множество других тем – только посмотрите вокруг! Мы с вами будем выезжать, я покажу вам потрясающие виды.
– Пейзажи – не по моей части. Вы ведь знаете, Изабелла, меня более всего привлекает человек, личность – так было всегда, – покачала головой Генриетта. – Собиралась вывести в очерке вашего кузена, променявшего Америку на другую страну. Сейчас на подобных персонажей большой спрос, и Ральф – отличный пример. Уж я его расписала бы в красках…
– Да он наложит на себя руки! – воскликнула Изабелла. – И не от вашей суровости, а от огласки.
– Немного потрепать его не помешало бы. И с удовольствием занялась бы вашим дядюшкой – вот уж человек поистине благородный, причем не вытравивший из себя Америку. Такой респектабельный пожилой джентльмен! Неужели он будет против? Ведь это большая честь…
Наша героиня с удивлением воззрилась на подругу. Как странно… Человек со множеством добродетелей – и столько бесцеремонности!
– Бедная моя Генриетта, – вздохнула она, – вы совершенно не понимаете, что о частной жизни писать нескромно.
Подруга густо покраснела, в глазах заблестели слезы, и наша героиня поразилась ее непоследовательности.
– Вы несправедливы, – с достоинством промолвила мисс Стэкпол. – Ведь я пишу не о себе, а о других!
– Я и не сомневаюсь, однако в отношении других людей также необходимо проявлять деликатность.
– Что ж, хорошо! – вскричала Генриетта, снова схватив ручку. – Давайте-ка я запишу эту мысль. При случае опубликую.
В целом, будучи особой весьма добродушной, она уже через полчаса вновь излучала бодрость и энергию, чего и следовало ожидать от репортера в поисках материала.
– Я вызвалась подготовить репортаж об образе жизни англичан, однако как это сделать, когда нет примеров? Ежели нельзя описать Гарденкорт, посоветуйте другое место, где я получу на то дозволение.
Изабелла пообещала что-нибудь придумать и уже на следующий день в беседе с подругой упомянула о визите в старинное поместье лорда Уорбертона.
– О, вы непременно должны свозить меня в Локли! Наверняка там можно получить прекрасное представление об аристократах! – приободрилась Генриетта.
– Свозить я вас не смогу, – покачала головой Изабелла, – однако лорд Уорбертон сам появится здесь с визитом – так что сможете его хорошенько изучить. Однако, ежели захотите передать беседу с ним в газету, я вынуждена буду лорда предупредить.
– Прошу, не надо! – взмолилась подруга. – Мне нужно, чтобы он вел себя естественно.
– Для англичанина нет ничего более естественного, чем держать язык за зубами, – заявила Изабелла.
По истечении третьего дня пребывания мисс Стэкпол в Гарденкорте Изабелла не могла сказать, что ее предсказание сбылось: Ральф в подругу не влюбился, хоть и проводил в ее обществе немало времени. Они прогуливались по парку, сидели в тени деревьев, а после обеда, когда так восхитительно было совершать прогулки по Темзе, мисс Стэкпол занимала место в лодке, в которой до той поры Ральфу составляла компанию лишь одна пассажирка.
Ее присутствие, против ожиданий молодого человека, не слишком испортило расслабляющую атмосферу, сложившуюся при беседах с более мягкой кузиной. Корреспондентка «Интервьюера» его веселила, а Ральф давно уже решил, что только безмерное веселье и способно скрасить его клонящиеся к закату дни. Генриетта, со своей стороны, не оправдала теории Изабеллы о своем безразличии к мужскому полу; бедный Ральф, по всей видимости, представлялся ей явлением раздражающим, и не вскрыть подобный нарыв было бы безнравственно.