– Чем он зарабатывает? – поинтересовалась она в первый же вечер после прибытия. – Неужто так и гуляет целыми днями с руками в карманах?
– Ничем, – улыбнулась Изабелла. – Ральф целиком посвятил себя отдыху.
– Я назвала бы подобное поведение позором. Мне вот приходится трудиться не хуже, чем кучеру на конке. Очень хотелось бы описать этот персонаж для американской публики.
– Мой кузен крайне слабого здоровья. Для работы он непригоден совершенно, – возразила Изабелла.
– Фу! Не верю! Когда мне случается занедужить – я все равно работаю, – вскричала Генриетта.
Позднее, присоединившись к водной прогулке, она заявила Ральфу, что тот, похоже, невзлюбил ее настолько, что не прочь был бы утопить в реке.
– О нет, – пожал плечами Ральф. – Я своих жертв подвергаю медленной пытке. Любопытно понаблюдать за вашими мучениями.
– Что ж, по-моему, вы меня уже начали мучить – зато я опровергаю все ваши ложные убеждения и тем горда.
– Ложные убеждения? Боюсь, у меня нет вовсе никаких убеждений. Я совершенно нищ духом.
– Тем более вам должно быть стыдно! Вот у меня убеждения имеются, причем самые прекрасные. Вероятно, я создаю вам препятствия для флирта с моей подругой – или как вы для себя называете эти отношения? Неважно! Зато я окажу ей услугу – выведу вас на чистую воду. Изабелла еще увидит, насколько скуден внутренний мир ее кузена.
– Ах, будьте добры, выведите! – воскликнул Ральф. – Это тяжелый труд, и не каждый решит им заняться.
Мисс Стэкпол не гнушалась ничем в достижении своей цели; едва появлялась возможность, старалась открыть истинное лицо Ральфа, буквально подвергая его допросам.
На следующий день погода выдалась неприятная, и молодой человек, имея в виду скоротать время в доме, предложил Генриетте полюбоваться картинами. Та прошлась по галерее в его обществе; Ральф указывал на самые примечательные полотна, рассказывая о художниках и о вдохновивших их сюжетах. Корреспондентка рассматривала холсты в полном молчании. Мнения своего не выражала, и Ральф был удовлетворен, не получая в ответ на свои рассказы заранее заготовленные восторженные восклицания, на которые не скупились другие гости Гарденкорта. Генриетта, надо отдать ей должное, обыкновенно воздерживалась от общепринятых клише; когда говорила, тон ее высказываний всегда был серьезен и глубок, а временами напряженно подбирала слова, словно особа, не чуждая высокой культуры, однако пытающаяся изъясниться на иностранном языке.
Впоследствии Ральфу стало известно, что мисс Стэкпол когда-то работала критиком в области изящных искусств – в одном журнале далеко за океаном; тем не менее готовых фраз, чтобы выразить восхищение, не использовала. Ральф обратил ее внимание на потрясающего Констебля, и гостья вдруг, резко обернувшись, впилась взглядом в его лицо.
– И что же, вы всегда проводите время вот так? – требовательным тоном спросила она.
– Так приятно? Довольно редко.
– Вы ведь знаете, о чем я. У вас не имеется никакого занятия?
– Хм, – пожал плечами Ральф, – я самый ленивый из ныне живущих.
Мисс Стэкпол вновь повернулась к картине, и Ральф указал ей на маленького Ланкре справа. Художник изобразил джентльмена в розовом камзоле с жабо и в чулках, прислонившегося с гитарою в руках к пьедесталу, на котором стояла мраморная нимфа. Две леди, устроившиеся на траве, внимали его музыкальным экзерсисам.
– Вот мой идеал времяпрепровождения.
Мисс Стэкпол снова обернулась к своему спутнику, продолжая в то же время поглядывать на картину. Впрочем, Ральф заметил, что сюжет ее не привлекает – гостья задумалась о чем-то более серьезном.
– Не могу понять, как вам удается заглушить голос совести.
– Моя милая леди, у меня нет совести!
– Стало быть, надобно ею обзавестись. Пригодится, когда следующий раз отправитесь в Америку.
– Может, больше и не отправлюсь.
– Вероятно, вам просто стыдно?
Ральф задумался, а затем с легкой улыбкой ответил:
– Ежели нет совести, откуда взяться стыду?
– Самомнения у вас – хоть отбавляй! – возмутилась мисс Стэкпол. – Полагаете достойным отказываться от родной страны?