Хорошо, что у нее с детства была привычка жить своим умом, а слушай она подружек, так оказалась бы замужем за таким вот недоразумением, как Василий Иванович, а сейчас, скорее всего, уже состояла бы в разводе. Почему-то подобные ничтожества больше всех любят разводиться.
Она так замечталась, что совсем перестала слушать, что говорит ей Василий Иванович, и спохватилась, только когда между ними повисла неловкая пауза. Видимо, он что-то спросил и теперь ждал ответа. Надежда Георгиевна сдвинула брови и перелистнула лежащую на столе стопку документов, думая, как выйти из положения, но помощь пришла откуда не ждали. В кабинет без приглашения ворвалась Лариса Ильинична и завопила: «Надеждочка Георгиевна!»
Надеждочка Георгиевна поморщилась. Она терпеть не могла эту недавно появившуюся манеру обращения между женщинами: уменьшительно-ласкательное имя плюс отчество. Но терпела, потому что запрещать подчиненным называть друг друга как они хотят было бы самодурством.
– Садитесь, Лариса Ильинична, и спокойно расскажите, что случилось.
– Если вас не смущает присутствие Васеньки Ивановича, – негромко заметил последний, и Надежда не сдержалась, фыркнула.
Говорить Ларисе Ильиничне, что она занята, смысла не имело – более бесцеремонной женщины Надежда Георгиевна в жизни не встречала. В сущности, беспардонность ее достигала высот настоящего искусства и вызывала скорее восхищение, чем раздражение.
– Так я что хочу сказать, – произнесла Лариса Ильинична, с трудом умещая свое грузное тело на стуле.
Надежда Георгиевна кивнула, мол, слушаю, и посмотрела на двух сидящих напротив нее людей. Что ж, школа убивает мужественность, но и женственность в ней тоже не расцветает. Ларисе всего лишь тридцать пять, а она уже расплылась, разжирела, носит блузки с сарафанами, потому что все другое смотрится на ее фигуре убийственно, на ногах – модные сабо, правда, не настоящие импортные, а всего лишь эстонские. Впрочем, их тоже достать не просто. Только у Лариски это не дань моде, а необходимость – не может такая туша порхать на изящных каблучках.
Сама Надежда Георгиевна в последнее время тоже располнела, ну так имеет право, ей все же сорок один год исполнился. Появился зад, животик, и вообще очертания тела изменились, она превратилась в то, что называется «дама с буфетом», но это возраст, а раскармливать себя до состояния бесформенной глыбы – совсем другое дело. Одевается она в соответствии с должностью – есть финский костюм брусничного цвета, есть сарафан, есть блузки с жабо. Тоже, конечно, не символ женственности, но положение обязывает. Зато она всегда на каблуках, а в прошлом году пошила каракулевую шубку и шапочку.
Так что, несмотря на возраст, лишние килограммы и руководящую должность, выглядит она много элегантнее Ларисы. Просто не сравнить. Тут Надежда Георгиевна спохватилась, что снова задумалась и не слушает коллег, и ободряюще кивнула.
– Так я что хочу сказать, – с напором повторила Лариса Ильинична, тряхнув головой. Волосы у нее были хороши, просто на зависть, но она убивала всю их прелесть несуразной стрижкой и начесом. О, если бы Надежде досталось такое богатство, она бы распорядилась им гораздо лучше!
– Этот Козельский, он вообще страх потерял! – продолжала Лариса. – Несет бред, ахинею и меня же дурой перед классом выставляет!
– Как такое возможно? – усмехнулся Василий Иванович, но Лариса только отмахнулась.
– Этот наглец заявляет, что Гоголь любил своих героев и что они у него не отрицательные, а просто разные. А Плюшкин так вообще якобы трагический! Болезнь его одолела, а так он был хороший! Крепостник – хороший! Такое ляпнуть!
– Ну почему бы не прислушаться к мнению ученика? Почему не подискутировать?
– Да потому что это чушь! Весь класс понял произведение, а он не понял? И я должна тратить время класса на всякие глупости только потому, что кому-то захотелось повыпендриваться и показать, какой он особенный?
– Можно после урока индивидуально обсудить, – мягко заметил Василий Иванович.
– Да? А на кой мне это сдалось? Этот Козельский, он, на минуточку, получает бесплатное образование от Родины! Бесплатное, хочу сказать! Так пусть он подумает не о том, какие хорошие были персонажи Гоголя, а о том, что если бы он жил в другое время или в другом месте, то его родители бы на трех работах каждый пахали, чтобы он мог в школу ходить и выделываться, как вошь на гребешке. Или он сам должен был туалеты мыть, чтобы заплатить за учебу. Так я что хочу сказать, надраил бы десяток нужников, так сразу желание бы отпало рассуждать, кто хороший, кто плохой. Сидел бы и слушал учителя как миленький. Эта его наглость, это от безделья все. Да кто он такой вообще?