Потом поставила кофе. Надо сказать, что ее коронным (и единственным) блюдом оставалась яичница с колбасой. Но кофе сварить она была в состоянии… Если не задумывалась у плиты о чем-то своем. Дед этот взгляд называл «брожением в Альфа-Центавре». В принципе, да, похоже. Правда, грезила она в основном не о космосе. Предметами ее грез были совсем-совсем другие просторы.
Кофе убежал. Мыть плиту не хотелось. Но следы преступления за собой оставлять хотелось еще меньше. Следующие пять минут развела бурную деятельность у печки с губкой и моющим средством.
Потом, в конце концов, села завтракать. Вместо кофе был чай. Из пакетика. Это она могла. Это она умела. Булочки зачерствели, молоко прокисло. Пришлось переливать в банку — будет кисляк. Дед кисляк уважал. Булочку уныло погрызла. Соседская собака продолжала душераздирающе завывать.
В конце концов, плюнув и на попытки позавтракать, Мара решила собираться. Ушла в свою комнату. Подошла к письменному столу, за которым уроки делала еще ее мама. Стопку тетрадей семиклашек сунула в пакет. Особо ценный блокнот — в сумку. Снимать с себя тепленькую и уютненькую пижамку в горошек совсем не хотелось, и это действо откладывалось до самого последнего момента. В конце концов, пижамка была снята. Мара в очередной раз покосилась в окно — дождь все не переставал. И вместо привычных брюк надела… джинсы. Строгой белой рубашке решила не изменять.
Что там еще? Ботинки, куртка, зонт. Мара снова бросила взгляд на часы. Ну выходит раньше. Раньше приедет. Тем лучше.
В учительскую она влетела за три минуты до звонка на первый урок. Сначала сломалась маршрутка. Потом пробка на трассе. Слава богу, в метро пробок нет! Но то, что день был совсем не ее, стало очевидно, когда налетела на завуча. Та поджала губы, процедила сквозь зубы: «Доброе утро, Мариночка». И решительно вышла из учительской. Маре оставалось только пробормотать приветствие ей в спину и последовать ее же примеру. Первый урок снова был в любимом 11-Б. И сама мысль об этом да еще в совокупности со всеми мелкими неурядицами за одно только утро навевала на нее обреченность и тоску.
Но урок прошел, как ни странно, вполне себе на уровне. Готовили диалоги. Говорение у 11-Б получалось лучше прочего. Вторым уроком в расписании стояло общение с Ришаром (Ришар — это имя, а не фамилия, к актеру отношения не имеет), волонтером из Центра французской культуры. На его уроки Мара и сама с удовольствием ходила, если выпадало окно.
Сейчас она первым делом спряталась за учительским столом, потому что и ежу понятно — нечаянная смена имиджа замечена. Пока шла от двери до своего стула, мальчишки, да и девчонки тоже, шеи посворачивали. Она живо открыла журнал, поздоровалась. Провела перекличку. И начала вызывать пары по очереди.
За последней партой сидел Вересов и повторял сценку с соседкой. Говорение всегда разбивалось на две группы по алфавиту. Потому здесь получалось разлучить его с Новицким. Они друг на друга влияли не самым положительным образом. Мара тянула вызывать Вересова, сколько могла. Пока не поняла, что они остались последними.
Когда же все-таки вызвала, он с ленивой улыбкой, такой похожей на улыбку своего отца, проследовал к доске. Девочка, Лера Митрофаненко, плелась за ним.
«Кофе хотите?» — мелькнуло в ее голове. И Мара тяжело вздохнула.
Пока детишки болтали (тематика была специфическая — поиски работы во время экономического кризиса), Мара, надеясь, что это не бросается в глаза, рассматривала парня. Он был довольно высоким. И имел все шансы вырасти еще — Вересов-старший, кажется, на целую голову выше. Русая шевелюра чуть-чуть светлее, чем у отца, но могла потемнеть. Он еще не брился. И Мара вспомнила щетину на щеках и подбородке Максима Олеговича. Эта модная небритость шла ему. Он был похож на какого-нибудь актера. Дед, правда, не одобрил бы. Хотя с чего бы ему одобрять постороннего мужчину? Мара рассердилась на себя и попыталась прислушаться к диалогу. Но вместо этого стала рассматривать черты мальчика. Вот лицо у него совсем почти непохожее. Наверное, пошел в маму. Красивый мальчик… В смысле, папа тоже был очень даже! Просто разные. Например, у отца глаза были выразительные, нос с горбинкой… А у мальчика нижняя часть лица была интересной — энергичный подбородок, пухлые губы. Смазливый. Девочкам в школе он нравился. Той же Митрофаненко и Кудиновой. Первая сочиняла для них двоих диалоги. Вторая курила с ним на перемене. Мара пригрозила написать докладную, но, конечно, за пределы класса это не вышло. Курить продолжали. И Мара понимала, что уж кто-кто, а Кирилл не бросит — характер. А если и бросит, то точно не по указке «классухи». В известность родителей поставила, и ладно.