Помню, как немцы листовки сбрасывали с фотографиями, где был Яков и два немца. Может быть, этот как раз один из них и был. Гитлеровцы точно знали, что это сын советского вождя. Немец говорил, что они хотели операцию провести, чтобы через листовки довести до каждого русского воина, что сын Сталина сдался в плен. В то же время подчеркивал, что вел он себя достойно. То, что ему предлагали, он все отрицал, на уловки не шел.
В специальном сообщении Сталину военные контрразведчики писали, что его сын держался достойно и мужественно — это была самая основа документа! Это была правда!
Поверьте, мы любили и почитали Сталина. Не надо за это как-то нас осуждать, это наше личное дело. Это частица нашей отгоревшей жизни. Помню однажды, как на нашем Карельском фронте кто-то пошутил:
«Сталин к нам приехал! Сталин на нашем фронте!»
И такой был подъем у всех, вы даже представить не можете:
— Сталин на нашем фронте, бить будем всех подряд!
Вы понимаете, какое настроение было у солдат? Не было Сталина, конечно, — уж мы, контрразведка СМЕРШ, это знали! Но все как-то поверили, этот слух шел по всему фронту…
Разве такая неправда не была правдой почитания своего Верховного Главнокомандующего в войсках?
Была!
— Как вы попали в стенографистки шефа СМЕРШа Абакумова?
— Хм, интересный вопрос, как попала? Судьба — и только!
15 ноября 1944 года в связи с выходом Финляндии из войны был расформирован Карельский фронт. После этого войска, в том числе и нашего фронта, стали перебрасываться на Дальний Восток для войны против милитаристической Японии. Штаб бывшего Карельского фронта стоял в Ярославле.
Но я на Дальний Восток не поехала, пришла шифровка, чтобы я прибыла в Москву, и после Нового года, в январе сорок пятого, я находилась уже в Москве. Нас было шестеро девчонок, приехавших с разных фронтов. Посадили нас в кабинет Селивановского — заместителя Абакумова. Там мы все и работали…
Старшая группы приходила и забирала результаты нашей машинописной деятельности. При этом учитывалось, кто, сколько страниц за день отпечатал. Я печатала профессионально быстро. Машинисткой 1 — й категории считалась та, которая в день могла напечатать 50 страниц, остальные принадлежали к высшей категории или «вне категории». Я печатала по 120 страниц в день…
— А как произошло ваше знакомство с Абакумовым?
— С ареста…
— ???
— Да, с внезапного ареста!
— Кого?
— Меня!
— Как?
— Дело было так. Мы, прикомандированные, получали денежное довольствие не в финотделе, а в полуразрушенной церковке на Пушечной улице. И вот как-то я пришла туда, стоят в очереди пять-шесть офицеров, ждем получки. И меня, помню, спросили:
— С какого фронта?
— С Карельского, — отвечаю я.
А кто-то сказал, что это теперь уже вроде бы Дальний Восток…
Но я эту информацию мимо ушей пропустила. Мне было ни к чему, — я зарплату получала. Подошла к окошку — получила. Радуюсь — богатенькая! Вернулась на свое рабочее место, и вдруг, — звонок старшей машинистки:
— Козина (девичья фамилия Алексеевой. — Авт.), к Абакумову!
Пошла.
Мы на седьмом этаже работали, а его кабинет находился на четвертом. Меня просто чьи-то руки быстренько втолкнули в его апартаменты. Гляжу генералов полно в его кабинете. А он, шеф мой, рослый Абакумов, сидит вдалеке за длинным столом, такой маленький, как мне показалось, и злой. Генералы стоят навытяжку, словно намагничены его разносом. Взглянул на меня Виктор Семенович и как рявкнет:
— Кто тебе сказал, что ваш фронт на Дальний Восток идет?
Я ничего ему сразу не смогла ответить, так как не сообразила, в связи с чем этот вопрос он задал мне. Да он и не слушал бы меня, потому что сразу резанул словесно:
— На шесть суток ее!
Сказал, и меня повели. Правда, вольностей и жесткости «конвоиры» не допускали. Один из них был Градосельский, — такой высокий, молодой мужчина.
— Я его знал, — заметил ей.
— Очень хорошо, значит, представляете. Ну, он привел к дежурному. Тот мне приказал снять ремень и препроводил в комнату, где находились столик, табуретка и откидные нары, прикрепленные на день к стенке. Вот там я все шесть суток и отсидела.