В дороге Аринка изо всех сил старалась не доставлять ратнинцам излишнего беспокойства, она не хотела оказаться в тягость своим покровителям, но сама чувствовала, что вписаться в четкий воинский порядок им с семейством не удавалось. Уже одно только появление женщин в устоявшемся мужском сообществе, даже в таком жестко связанном дисциплиной, как воинский лагерь, невольно нарушало привычный уклад. Сложности и недоразумения возникали порой там, где их и ждать-то было неоткуда. На первой же стоянке им отвели самое безопасное место в воинском стане — в середине, и никто даже не задумался, насколько неловко женщинам будет оказаться в сплошном мужском окружении. Аринка уже прикидывала, как и кому это объяснить, да так, чтобы просьбу не приняли за пустую блажь, когда неожиданно подсобил молодой старшина. То, что не приходило в голову взрослым, вдруг оказалось совершенно понятным этому удивительному парню. Окинув взглядом их телеги, без лишних объяснений и разговоров Михайла приказал отрокам переместить семейный обоз Арины на край воинского стана, к густым кустам.
— Здесь вам будет удобнее, но невдалеке дозор поставлен, так что не пугайтесь.
Сказал это и отъехал, как будто сделал что-то совершенно для себя привычное, никакого особого значения не имеющее, а Аринка сразу вздохнула с облегчением, да и Ульяна проводила этого необычного мальчишку долгим задумчивым взглядом. И на всех последующих стоянках подобный порядок повторялся неукоснительно: женщин охраняли, но в то же время они располагались слегка наособицу.
На одном из привалов Арина отошла за кусты немного дальше, чем собиралась, и неожиданно услышала громкий мальчишеский голос, доносящийся с той стороны, где располагался десяток отроков. Прислушалась и поняла, что урядник Петр отчитывает кого-то из своих подчиненных. Кабы это были взрослые ратники, Арина скорее всего не решилась бы подслушивать, но тут… Да и братья где-то там должны были быть, вот она и подкралась поближе — больно уж любопытно стало, что там произойти-то могло: за время поездки ей стало интересно все, что касалось воинских порядков, — очень сильно отличались они от привычного уклада, а жить-то ей теперь предстояло именно среди воинов.
Она осторожно раздвинула кусты, за которыми хоронилась, и чуть не вскрикнула. Петька с перекошенным от ярости лицом пинал ногами лежащего на земле мальчишку — одного из своих подчиненных. Причем делал это урядник купеческого десятка напоказ: тут же в строю, не решаясь пошевелиться, замерли и остальные отроки. Избиваемый же паренек даже не пытался сопротивляться, только голову руками закрывал, дергаясь от ударов и поскуливая, а Петр ритмично, в такт пинкам, громко выговаривал:
— Ты, гнида! Смел! Языком молоть! — Голос у Петьки был злющим. — Она там вас спасала! Показывала, что одна! Что мужей нет! Чтоб они про все забыли! И под выстрелы вышли! И сама под болты шла! И сколько тех, не знала! И одного топором! Ты свой болт из поленницы выковыривал! А она даже бровью не дрогнула! А ты, гнида!..
Сколько еще продолжалось бы это избиение, неизвестно, но тут на полянку выехал Михайла в сопровождении Андрея.
— Десятник Петр! Что тут у вас происходит? — Похоже, ужаснувшая Аринку сцена избиения не сильно его удивила.
— Да вот, Минь, — Петька брезгливо пнул парня последний раз, — языком своим поганым треплет. Про то, как вы тогда татей постреляли, разговор зашел. Ну это-то ладно, но ведь он не столько про то поминал, сколько про тетку Арину. Ну как она тогда… — Петька зло сплюнул, точно попав прямо в лицо валявшегося на земле парня. — И надо же! Куда стрелять, так он не видел! Чуть ее же и не подстрелил, а что не надо, так все в подробностях разглядел, паскуда! А главное, понимаешь, сказал охальник, что с такой сестрой Гринька, коли с умом, в Турове за год серебра с охочих людей соберет поболе того, что имел. Насилу я его у братьев отнял, чтоб не убили, сам вот занялся.
— Это ты правильно, — начал было Мишка и потянулся к поясу, где у него висел боевой кнут, но неожиданно вмешался Андрей. Придержал его руку, соскочил с коня, не спеша подошел к резко, до синевы побледневшему отроку. Взял его за подбородок, сжал так, что у парня рот открылся, вытащил язык, сколько смог, и полоснул невесть как оказавшимся у него в руках ножом — только кровь брызнула ему на руку и на траву. Аринке на какой-то миг показалось, что сейчас и язык упадет, но нет, Андрей лишь слегка кровь пустил, для науки.
Хоть перед этим и вспыхнули у нее щеки от того, что услышала, и от обиды на глаза навернулись злые слезы, но от такого чуть в голос не охнула.