– Да и сама не хочешь, вижу, в грехе человекоубийства раскаяться. Двоих ты убила, две души нераскаянные погибли.
Тут уже она не выдержала, хотя тоже ответила не так, как рвалось с языка:
– Защищалась я, отче. Один был убийцей моего отца, а второй… второй меня бы убить мог, кабы не опередила я его. Грех ли это?
– Грех! – убежденно сказал священник. – Убийцу отца твоего ты убила, когда он тебе самой уже не угрожал ничем, а мстить христианам не должно. Ибо сказано: «Мне отмщение, и аз воздам»! И тебе ли постичь промысел Божий? Вдруг да раскаялся бы убийца, душу свою спас? Ты же его этого лишила… А второго… Защищалась, говоришь? А не ты ли тех татей сама раздразнила своим непотребством?..
Ух, как Аринка разозлилась! И обидно стало до слез. Ну да ее поступок по достоинству только воины и могли оценить, а этот только подол задранный и увидел. Кабы не люди вокруг, она бы попу ответила. Но нельзя было, нельзя…
– Юдифь, чтобы голову своего врага добыть, и вовсе прелюбодеяние с ним совершила, и не считается то грехом…
– Так ты Юдифью себя возомнила? – поджал губы батюшка. – Гордыня…
– Даже в помыслах не было, – скромно потупилась Аринка, хоть внутри у нее все кипело от злости на этого святошу. – Но ее пример, отче, дал мне силы решиться на этот шаг.
– Сама не ведаешь, что говоришь! – Отец Михаил сурово покачал головой, но тему сменил. – Знаешь ли ты молитвы какие?
– Да, отче. – Аринка стала перечислять молитвы, какие заучила еще с матерью. Перечень был солидный, и отец Михаил явно подобрел. Но епитимью наложил – сколько-то поклонов отбить, молитв прочитать да поститься три дня. Аринка и не спорила.
Наконец она смогла выйти из церкви и даже дух перевела с облегчением – ну все, кажется… Поп ее разозлил своими нравоучениями и разочаровал. А она-то вначале понадеялась, что хоть тут священник окажется не похожим на ранее ею виденных, даже какое-то расположение к нему почувствовала. Но теперь он ей сразу отца Геронтия напомнил – видно, все они одинаковые. Конечно, чтобы не навлечь беду на себя и на всех вокруг, очиститься-то от пролитой крови надо было, раз больше не у кого, тут уж ничего не поделаешь. Но почему она должна еще и раскаиваться в убийстве татей, Аринка понять никак не могла. Хорошо, что церковь в Ратном, а они будут жить в крепости. Нечасто, должно быть, туда пастырь-то наведывается. Ну и слава богу! А молиться… молиться она и так сможет; Гринька сказал, часовенка там есть, да и священные книги и несколько икон уцелело из отчего дома, с собой привезены.
К счастью, едва выйдя из церкви, которая уже не казалась ей такой уютной и благостной из-за неприятного осадка от слов отца Михаила, первое, кого Аринка увидела на улице – Андрея и своих девчонок возле него. И сразу так легко и покойно на сердце стало, что сама себе удивилась. Впереди еще была дорога в Михайлов городок, там предстояла встреча с боярыней Анной Павловной, о которой ей братья все уши прожужжали, но почему-то теперь она была уверена – наладится их жизнь, ну не может не наладиться!
Ехать в крепость предстояло только после обеда, а из церкви они вернулись еще до полудня. Стешка с Фенькой переглянулись и наперебой затараторили:
– Арин, можно мы с Елькой пойдем поиграем?
– Ой, Аринка, а у Ельки та-акие куклы есть – мы таких никогда и не видели!
– Она нам вчера обещала показать, какие она наряды своим куклам сшила!
– Арин, а можно нам тоже будет таких сделать?
«Ну, раз про кукол заговорили, значит, и правда переживать меньше стали. И слава богу! Девчонки должны с куклами играть, иначе что это за женщины вырастут?»
– Ну если вас хозяйка позвала, то отказываться негоже. – Аринка обняла младших сестер, прижала к себе на миг, потрепала их по волосам. – Идите, играйте, только из усадьбы не уходите, нам скоро дальше ехать.
Обрадованные сестренки чмокнули ее – одна в щеку, другая чуть не в ухо, и убежали, продолжая что-то возбужденно щебетать про необыкновенных кукол и их наряды.
«Вот проныры, уже знают, где тут что есть! И не путаются ведь, вон как уверенно поскакали. Ну да ладно, Листвяна твердо сказала, что их здесь никто не обидит – после решения главы рода. Пусть играют. Наряды, наряды… Вытащить мне, что ли, из телеги какое-нибудь рукоделие да заняться, пока время есть? Там много чего переделывать придется, будут еще девчонкам лоскуты для кукол…»
Не успела, однако, Аринка дойти до телеги, как ее окликнул Илья. Он стоял в воротах лисовиновской усадьбы рядом с женой Ульяной – невысокой полноватой женщиной, которую она уже видела сегодня в церкви и еще там разглядела внимательно. Илья и сам ей понравился, и жена его была какой-то… основательной, что ли, надежной. Веяло от нее домашним уютом и теплом, хоть и заметно было, что жизнь бабоньке давалась нелегко: не старая еще, но лицо покрыто густой сетью морщин, на руках жилы выделяются – следы тяжелой работы, да и одежда не то чтобы небогатая, а совсем простая.
«Странно, Илья-то у Михаила обозный старшина – не последний человек. Но, видно, достаток в семье недавно появился, и Ульяна к нему еще привыкнуть не успела. Рубаха хоть и старая, но чистая… а платок новый, недавно куплен. И привески на груди тоже новые, да еще и христианские, с образками… Может, муж только вчера привез?»
На круглом добродушном лице жены обозного старшины сейчас откровенно читались неуверенность и смущение. Она оглядывалась вокруг, как будто впервые здесь оказалась, нервно теребила в руках концы нового платка и заметно жалась к мужу, который и сам-то не слишком свободно чувствовал себя на лисовиновском подворье.
«Значит, не только со мной – со всеми грозен сотник, раз даже ближние перед ним трепещут. Ладно Ульяна, но сам-то Илья крестным братом Михайле доводится, а как будто робеет. У батюшки-то на дворе и односельчане себя так не держали, а уж тем более те, кто своими считался».
– Ну что, Арина Игнатовна, говорят, поздравить тебя можно? Все Ратное от слухов бурлит: сотник Корней чужачку в род, почитай, принял.
Аринка, однако, ответила на шутливую подначку Ильи неожиданно серьезно:
– Да нет, дядька Илья, не принял, просто дал понять, что препятствий чинить не будет, а уж как оно дальше сложится – от меня самой зависит. Покажу себя достойной, тогда и о приеме в род разговор можно будет заводить. Только вот…
– Что – только? – не замедлил с вопросом старшина обозников.
– Понимаешь, дядька Илья, сомнение меня берет. Слов нет, быть принятой в род Лисовинов – честь немалая, но не хочу я, чтобы девчонки и про свой род, про родителей наших забывали! Вот и ломаю голову, как тут быть.
– А что тут думать? – удивилась молчавшая до сих пор Ульяна. – Испокон веков бабы из рода в род переходят, чего ж тут такого-то?
– Ну если только за этим дело стало, – понимающе усмехнулся Илья. – Да, а чего это ты одна по двору бродишь? Сестренки-то твои куда делись?
– К Ельке побежали – кукол каких-то смотреть.
– На них уж все село насмотрелось, – засмеялась Ульяна. – Ну да они того стоят: их Михайла измыслил да сам же и сделал: деревянные, внутри пустые, друг в друга вкладываются – ну прям семья целая. Сейчас похожие, попроще только, у нас в лавке стоят.
– В какой лавке?
– Так у нас недавно туровский купец Никифор, Михайле нашему родной дядька, лавку завел, его приказчик здесь распоряжается, – с гордостью, как будто лавка была его собственная, ответствовал Илья. – У нас хоть и не город, но все ж таки и не дыра глухая.
Ульяна дернула мужа за рукав рубахи, он на мгновение сбился, нахмурился, но потом кивнул жене:
– Да помню я, помню все… Арина, баба моя совсем меня извела: скажи ей да скажи, чем это таким козочки ваши, что я вчера на подворье привел, от всех прочих отличаются, да как за ними ухаживать, да чем кормить. Расскажи ты ей, Христа ради, а то ведь я сам от таких расспросов козлом заблею.
– Да уж, козы у нас редкие. Батюшка самолично их откуда-то издалека привез, сказывал, еле сговорил хозяина продать ему такое диво. Не будут они вам в тягость-то? Уход за ними особый и не требуется, да и ненадолго это – всего на несколько дней только, пока на новом месте не устроимся.