Проблема женского высшего образования была рассмотрена в небольших работах, посвященных университетам и медицине[871]. В работе А. Коблиц о Софье Ковалевской с большим искусством описывается, как сочетание любви к науке, личной свободы и стремления к социальной справедливости приводили женщин в классную комнату, освободительное движение или и в то, и другое[872]. Проблема выбора между «дипломом и революцией» исследуется в книге Элеоноры Павлюченко[873]. Автор впервые в советской историографии попыталась охватить в рамках одной книги всю историю участия женщин в общественной борьбе (за права, образование и переустройство государства) от восстания декабристов до конца 1880-х гг. и краха народничества. В целом это серьезное, богатое конкретными наблюдениями, прекрасно иллюстрированное исследование, хотя оно и страдает некоторой узостью в постановке проблемы и не учитывает западные исследования. В отличие от предыдущих советских историков Павлюченко большее внимание уделяет традиционным феминисткам, но ее основной интерес — радикальная традиция, что отражено в самом названии книги: «Женщины в русском освободительном движении: от Марии Волконской до Веры Фигнер». Новаторство книги состоит в том, что автор чаще цитирует семиотика Юрия Лотмана, чем Ленина.
Из четырех западных работ по той же проблематике наиболее серьезным и оригинальным представляется исследование Барбары Энгел «Матери и дочери»[874]. Значительно лучше, чем другие (включая и исследование Павлюченко), оно очерчивает связь между «личным и политическим», проливая свет на гендерное измерение женского радикализма с необычной точки зрения. Советские историки, если они хотят избежать провинциализма, по-прежнему присутствующего в их работах, должны будут считаться с книгой Б. Энгел или по крайней мере спорить с ней. Историография этого и более позднего периода истории женского освободительного движения обогатилась биографиями Веры Засулич и Александры Коллонтай (кроме того, планируется переиздать воспоминания Веры Фигнер). Не так давно появился и ряд новых изданий романа Чернышевского «Что делать?», который является основополагающим документом по истории женского вопроса в России[875].
Исключительный интерес для истории борьбы за женское равноправие представляет анализ Уильяма Вагнера реформы семейного законодательства, особенно по облегчению процедуры развода и наделению женщин правом владения собственностью, за которую боролись юристы XIX в.[876] Автор убедительно доказывает, что юристами руководили не только профеминистские настроения, но и желание пробить дорогу к дальнейшей реформе законодательства, расширить сферу влияния закона за счет патримониального государства, а также желание разработать проект «гуманной семьи» в качестве модели для всех общественных слоев. Понятие эгалитарной семьи, возникшее среди интеллигенции, было полностью отторгнуто государственными деятелями в 1930-х годах. Возрождение этого понятия является одной из основных целей вновь возникшего феминистского движения.
Нельзя сказать, что историки игнорировали художественную литературу как источник по реконструкции эмоционального и духовного мира, однако они (в том числе и я сам) больше основывались на образах мужской литературы (например, на образе «сильной женщины»), чем на тех, которые содержались в произведениях писательниц. Это упущение пытается исправить новая волна феминистской критики, которая дешифрует художественные и нехудожественные произведения женщин XIX в., чтобы выяснить, что эти женщины, по крайней мере образованные, думали о гендере, политике и своей повседневной жизни. Пионером в этой области исследований является Барбара Хелдт; ее работы предлагают проникновенный взгляд на женскую психологию сквозь призму художественной литературы и мемуаров[877]. Такой подход существенно обновляет наши представления о женской личности XIX в., создает картину бесконечного разнообразия общественной и частной жизни женщин, принадлежавших к различным классам и находившихся в различных обстоятельствах.
871
873
874
875
876
877