Изучение последних лет существования Российской империи сопровождается бурным развитием городской и социальной истории, за которым последовало повышение интереса к культурной истории. В 1978 г. увидел свет сборник «Семья в имперской России» под редакцией Дэвида Рансела. Его авторы рассматривают российскую семью под разным углом зрения. В главе «Женщины России» Рансел, уделяя повышенное внимание сравнительному анализу, показывает причины высокого уровня смертности детей в русских семьях, живших в Поволжье. Тщательную подборку документов, касающихся крестьянской семьи, можно найти в работе Кристины Воробек. Автор изменяет традиционное представление о крестьянской бабе как исключительно домохозяйке и работнице, показывая вместо этого широкий спектр ролей, которые играла крестьянка в семье, сельском хозяйстве, деревенском ремесле, домохозяйстве, на фабрике, в деревенской медицине и даже в проституции[878]. Образец изучения трудящейся женщины дает исследование Розы Гликман, посвященное женскому пролетариату[879]. Книга освещает каждодневную жизнь работниц на фабрике и дома, разрушает миф о равноправии «женской половины пролетариата» в социалистической борьбе, а также вскрывает некоторые недочеты в процессе освобождения женщины с самого начала советской власти.
Первый полноценный анализ дореволюционной российской проституции принадлежит Лоре Бернштейн, которая рассматривает в тесной связи проблемы публичных домов, здоровья общества, низкой эффективности бюрократии, государственного контроля и инспектирования проституток, а также усилия общества (в том числе феминисток), направленные на упразднение врачебно-полицейского надзора и запрет проституции[880]. В настоящее время Лора Энгельштейн осуществляет новаторское исследование сексуальности в дореволюционной России[881]. Энгельштейн расширила словарь российской социальной истории, включив в него понятие «гендер», которое она проанализировала в свете профессионализации, модернизации, элитарности, санитарного контроля, юриспруденции, культурных настроений и особенно в свете тех сексуально-культурно-классовых недомоганий, которые завладели либеральной и радикальной интеллигенцией России после революции 1905 г. Краткое перечисление проблем, поднятых в ее работе — аборты, изнасилования, проституция, гомосексуализм, мастурбация, девиантность, не может отразить той степени исторического воображения, богатства и строгости анализа, которые она привнесла в свое исследование. Она разрушает стереотипы, показывая, что многие женщины, как например жертвы изнасилований, нарушители сексуальной морали и проститутки, находились под строгим контролем полиции и были юридически отчуждены от остального общества, а другие, например крестьянки, были мифологизированы как образцы добродетели. Столь же важным представляется и анализ мужчин. Работа Энгельштейн изменяет наши представления о классах, законах и обществе старой России.
Картину участия женщин в организациях и движениях в последние два десятилетия существования монархии, дополнили три автора. Классической работой считается исследование феминистского движения Линды Эдмондсон. Она в деталях показала, как в действительности работали женские организации, чем они отличались от европейских и американских, как женское движение относилось к более широкой постановке вопроса о гражданских правах. Ее объяснение того, почему мужчины столь долго поддерживали женщин и их требования равноправия — мужская солидарность была обусловлена недостатком гражданских прав у мужчин — помогает объяснить отношения между советскими мужчинами и женщинами в общественной сфере, но недостаточно для понимания их взаимоотношения в частной жизни[882].
878
The Family in Imperial Russia: New Lines of Historical Research / Ed. by D. Ransel. Urbana, 1978;
879
880
881